— Любопытно, — пробормотал Эльдор и глубоко над чем-то задумался. Потом спросил, — тебе там стало плохо, да?

— Как будто что-то ударило в спину и прошло сквозь позвоночник.

Алька подумала, что ее голос прозвучал слишком жалобно, поэтому высунулась из-под одеяла по подбородок и выдавила подобие улыбки.

— Но это ничего. Правда, я едва не разбилась.

И, вспомнив внезапно, тихо спросила:

— Ниат Эльдор, а как же… как же я теперь… без печати? Донесут ведь. У вас столько гостей, и если я сейчас выйду, то…

— Не выйдешь, — Эльдор рассеянно провел рукой по коротко стриженым волосам, — оставайся здесь до утра. Это не просьба, это приказ.

Он помолчал еще немного, затем резко поднялся и пошел к двери. Уже взявшись за щеколду, обернулся.

— Отдыхай, птичка. Ты это вполне заслужила, спасибо тебе.

И вышел.

— Подождите, — пискнула Алька.

Она едва не сорвалась следом, но вовремя вспомнила, что кроме одеяла на ней ничего нет. А дверь уже тяжело захлопнулась, и Алька осталась совершенно одна, в хозяйской постели и без малейшей идеи о том, что будет дальше.

Она в отчаянии откинулась на подушку, потом свернулась клубочком, подтянув колени к груди. После превращения, видать, обострилось обоняние; белье пропахло Эльдором, знакомая уже вязь ароматов — кофе, дерево, еще что-то, вызывающее ассоциацию со старыми книгами в потрепанных переплетах. И этот запах, он отчего-то не казался противным, каким мог бы казаться запах жестокого хозяина. Наоборот, Алька как-то быстро успокоилась, веки налились тяжестью. Она зевнула, уткнулась носом в подушку. Мысли текли лениво. Отчего-то вспомнилась старая спальня в родительском доме. Там тоже… пахло книгами, и вокруг было очень много книг. И кожей пахло, и клеем, но то в мастерской. А в спальне Алайны Ритц — сладковатый, пудровый аромат пожелтевших страниц и немножко ванили.

Алька протянула руку и взяла с тумбочки перо. Оно было мягким, почти шелковым, завивалось на кончике. Алька решила, что поставит его в мамину вазочку, когда вернется к себе в комнату. Хотелось верить, что ей не придется теперь жить, не выходя из спальни приора.

Потом она отложила перышко, положила ладонь под щеку и закрыла глаза. Сон пришел на удивление быстро, и ей все казалось, что она парит высоко в небе, покачиваясь в потоках ветра, а далеко наверху блестит бледно-золотая монета полной луны…

* * *

— Вставай, лежебока.

Голос Эжени просочился сквозь дымку утренней дремы. Алька открыла глаза, увидела над собой тяжелый бархатный балдахин, удивленно заморгала на незнакомое окно, слишком широкое для ее комнатки… А потом вспомнила. И щекам стало жарко.

Она осторожно повернулась на голос Эжени: девушка, уперев руки в бока, стояла рядом с кроватью и задумчиво осматривалась. Золотые пылинки парили в солнечном свете вокруг ее светло-русых волос, уложенных в бублики вокруг ушей, и само лицо, казалось, светится радостью.

— Вставай, — повторила она, — приор уже работает в кабинете и ждет тебя вместе с утренним кофе.

— Ох, — только и сказала Алька.

— Но, замечу, ты была звездой бала. — Эжени вдруг широко улыбнулась, — только ленивый не обсуждал приора, который настоящий мужик, коль не боится держать в доме двуликую, и не только держать, но еще и пользовать ее в постели. А его бывшая жена, говорят, набралась так, что под конец запуталась в платье, упала, и лила слезы в три ручья, сидя здесь, у запертой двери спальни. Видать, ей жалованье приора покою не дает.

Эжени почесала затылок, потом ее взгляд потемнел, она смерила Альку пристальным взглядом.

— Он… не слишком тебе навредил? А то знаю я этих ниатов, им все вынь да положь, чтоб все готовое.

— Э-э, — уныло протянула Алька, совершенно не зная, что и сказать.

Но ведь Эжени нельзя рассказать, чем они на самом деле занимались за закрытой дверью. Выходит, придется лгать. Или просто пропустить вопрос мимо ушей.

— Ну, не хочешь говорить, не надо, — девушка усмехнулась, — твое дело. Я тебе дам настойку, чтоб не понесла, уж что-что, а ребенок тебе сейчас точно не нужен. Однако… Приор снял с тебя печать?

Алька села на кровати, прижимая к груди одеяло, и виновато опустила голову.

— Ну-ка, дай посмотрю.

Через мгновение теплые, пахнущие мукой руки Эжени легли на ее щеки, поднимая лицо вверх, к свету.

— У приора губа не дура, — заключила девушка, — надо тебя откормить.

"Не надо, — мысленно возопила Алька, — я ж летать не смогу"

— Ты хорошенькая, очень милая, — добавила Эжени, — понимаю, отчего он на тебя так запал.

— Да ну, глупости какие, — Алька отмахнулась, — я двуликая, он двуликих ненавидит.

— Ну да, да. И как он, сильно тебя ночью ненавидел? Послушай, подруга, ты-то слепая, но я-то нет. Последние дни ниат приор смотрит на тебя ну просто нитковыдиральным взглядом.

Девушка выпрямилась, потом взяла со стула Алькины платье и белье, переложила на кровать.

— Нитковыдирательным?

— Это так, знаешь ли, когда смотрит, и взглядом выдирает все нитки из швов. Что при этом случается с одеждой?

— Она должна развалиться на части…

— И упасть на пол, — Эжени весело рассмеялась, хлопнула ладонями по переднику, — ну все, все. Давай, поднимайся, ниат Эльдор ждет.

И Алька почему-то тоже рассмеялась. Особенно ей понравилось словечко "нитковыдирательный". Правда, что ли, Эльдор так на нее смотрит? В это невозможно поверить. А что, если и правда так?

И ничего хорошего.

Смотрит, как на девку, которую можно уложить в постель, а потом вышвырнуть, как ненужную, использованную вещь. Альке не хотелось себе такой судьбы. Ну и потом, Эльдор — приор Роутона, а она — двуликая. Им все равно невозможно быть вместе. Нельзя и неправильно.

Но прежде чем нести кофе хозяину, Алька оделась, отнесла перо к себе, умылась и причесалась. Обрезанные Марго волосы отрастали, темными волнами обрамляли скулы, щекотали шею. Когда-то Алайна Ритц делала себе красивые прически, украшала их шпильками с цветами или лентами. Но все ушло.

Когда сварила кофе и принесла в кабинет, приор уже сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. В мятой с ночи рубашке, которую умудрился заляпать чернилами. Даже не взглянул на Альку, лишь коротко кивнул. Она аккуратно поставила белую чашечку на стол, рядом — блюдце с песочным печеньем, которое к балу напекла Эжени, и бесшумно шагнула к двери.

— Подожди.

Алька резко обернулась. Эльдор строго и хмуро смотрел на нее — ну вот что, это и есть тот самый "нитковыдирательный" взгляд? Глупости. Эжени просто показалось, просто потому что сама она счастлива с Эндрю, и поэтому хочет счастья и другим. Хотя какое тут счастье, с приором Надзора.