Второго, с белой бородой, звали Яхья. Он был самый старший и казался очень грубым и равнодушным человеком. Что-то в развороте его плеч заставляло думать, что он бывший военный. Я узнала его – это он сел за руль нашего «мицубиси», когда нас захватили. Он с презрением смотрел на розовую рубашку Найджела.

Адам записал в блокнот наши имена, профессии и адреса. Я продиктовала телефон отца в Силван-Лейк, жалея, что у меня нет маминого телефона в Британской Колумбии. Я была уверена, что она бы лучше перенесла этот удар. Найджел назвал номер сестры, Никки. Адам улыбнулся и закрыл блокнот.

– Иншалла, – сказал он, – все скоро закончится. – Вы мои брат и сестра.

Адам ушел и вскоре вернулся, неся хорошие новости.

– Мы больше не считаем вас шпионами, – сообщил он. Но не успели мы обрадоваться, как он прибавил: – Аллах вложил в мое сердце просьбу о выкупе.

Я попробовала представить, каково это будет. Отец услышит в телефонной трубке голос Адама. Что он ему ответит? Как вообще отвечать на такое? Отец больной человек, хроник, и живет на пособие. Мать зарабатывает гроши. Мой банковский счет почти пуст. Мои подруги в Калгари официантки, и ни одной миллионерши среди них нет. Я вообще не уверена, что кто-то из моих друзей или соседей сможет показать на карте Сомали. В Ираке тоже остро стоит проблема похищений. Настолько остро, что об этом говорят в «Хамре». Крупные журналисты обычно имеют на такой случай страховку от работодателя, которая выплачивается компании-посреднику, обсуждающей с похитителями условия освобождения. У фрилансеров, конечно, ничего такого нет. На правительство тоже не стоит надеяться. Правительства не выкупают заложников. Это слишком дорого и сложно. Ни одно правительство не хочет получить обвинение в финансировании террористов.

Вечером нам с Найджелом снова позволили выйти из комнаты – в туалет и проветриться. Али снова дал нам банки с консервами и флягу с чаем. Стало понятно, что мы остаемся на ночь. Я медленно распрощалась с мыслью, что это всего на один день, и стала привыкать к мысли, что на два дня. Это как положить один камень, но взять другой. Ничего, я перенесу. С наступлением ночи воздух немного посвежел. В небе растянули экран, пронизанный булавками звезд, под которым чувствуешь себя маленькой и потерянной.

У навеса коротали вечер малолетние солдаты. Кто-то сидел на земле, кто-то лежал. Они слушали радиоприемник, настроенный на волну сомалийской службы Би-би-си. Мужской голос бормотал что-то неразборчивое на сомали, наверное новости с фронтов гражданской войны. Потом с удивительной ясностью прозвучали слова «отель «Шамо». Под навесом это вызвало оживление. Солдаты вскочили и стали переговариваться. Али, сидевший у стены на соломенном тюфяке, тоже вскочил и замахал нам рукой, указывая на радио. В это время диктор произнес: «Канадааа». А затем: «Австралиииия». Это точно про нас. Эффект был сокрушительный. Это было свидетельство того, что мы попали в самую настоящую большую беду.

Теперь я знаю, что похищения с требованием выкупа случаются гораздо чаще, чем можно подумать.

Они случаются в Мексике, Нигерии и Ираке. А также в Индии, Пакистане, Китае, Колумбии и в других местах. Иногда похитителями движут политические или личные мотивы, но чаще всего ими движут деньги, просто деньги. Похищение – это спекулятивный бизнес, который кормится за счет людей вроде меня. Мы живые цели, рыбки, просящиеся на удочку, мы сравнительно богаты на фоне повальной нищеты в этих странах.

Рабочие нефтяных скважин, коммивояжеры, журналисты, туристы – их крадут из машин, во время деловых встреч, выводят из ресторана, приставив к затылку пистолет. Дома вам невдомек, как часто похищают людей, если вы специально этим не интересуетесь. Сообщения в новостях появляются и исчезают: американский турист пропал в Бенине, за голландского специалиста требуют выкуп в Йоханнесбурге, британского туриста вытащили прямо из автобуса в Турции.

Они звонят родственникам, родственники обращаются к властям. Приводится в действие определенный механизм. Нельзя сказать, что это обычный случай, но стандартные процедуры на этот счет уже отработаны, по крайней мере, в западных странах.

Что до меня, то первыми о случившемся узнали не родители, а радиопродюсер в Ванкувере, который услышал короткий репортаж из Сомали вскоре после нашего исчезновения. Сообщалось, что двое журналистов, канадка и австралиец, пропали на дороге в пригороде Могадишо. Ничего, кроме имен, но я работала с этим продюсером ранее, когда жила в Ираке, и он знал, что я еду в Сомали. С помощью Интернета он нашел телефон моего дяди в Ред-Дире. Дядя позвонил моему отцу. В этот момент они с Перри грелись на солнышке на крыльце своего дома.

Папа позвонил маме. Мама позвонила моим братьям. Никто не знал, что нужно делать. Радиопродюсер передал телефон министерства иностранных дел в Оттаве. Когда мой отец позвонил туда, одна из служащих ответила, что они слышали сообщение в новостях, но подтверждения пока не поступало. И дала ему другой номер, чтобы связываться в случае чего, а пока сказала сидеть и не рыпаться.

Новость распространилась по всем каналам. Телефон у отца разрывался от звонков журналистов. Два телефургона дежурили на улице возле его дома, собралась толпа соседей. Отец перестал отвечать на телефонные звонки, Перри открывал дверь только близким друзьям и родственникам. В общем, они ждали, что будет дальше.

Первый звонок из Сомали раздался утром следующего дня. Скрипучий мужской голос, назвавшись Адамом, произнес в автоответчик: «Привет. Ваша дочь у нас». Пообещав перезвонить для переговоров насчет денег, он повесил трубку. Это и называется подтверждение. Я не потерялась, не убежала. Меня похитили. Есть похитители, и у этих похитителей есть требования.

Представляю себе маму, покидающую свой небольшой домик в Британской Колумбии. Она успела набраться и не решается садиться за руль. Она просит подругу помочь ей. Десять часов едут они через Скалистые горы в Альберту, где живет мой отец. Машина карабкается вверх по серпантину. Вокруг сосновый лес. Мама, как статуя, сидит на пассажирском сиденье. Дело происходит в августе. Вдоль дорог цветет люпин, на вершинах белеют венчики снега. В небе летают ястребы. Но мама ничего этого не замечает.

К ночи в Силван-Лейк прибыли трое агентов Королевской канадской конной полиции (КККП). Вместе с отцом, Перри и моей мамой они сидели за круглым обеденным столом, задавая вопросы и записывая ответы. Несколько раз они прослушали запись с автоответчика, попросили разрешения на прослушивание телефонов моих родителей, посоветовали, что говорить, когда Адам позвонит в следующий раз. Необходимо, чтобы Адам передал трубку мне, дабы убедиться, что я хотя бы жива, и понять, как со мной обращаются. Когда речь зайдет о деньгах, нужно говорить правду: денег нет, и правительство тоже не готово выплачивать выкуп. Мои вещи – путевой дневник, зубную щетку, все, что осталось в отеле в Могадишо, – передадут в канадское посольство в Найроби. Мои родители получат полный официальный список пожитков, путешествовавших в моем багаже: «Зеленая шаль – 1 шт., коричневая футболка – 1 шт., купальный костюм – 1 шт., ноутбук Apple MacBook – 1 шт., головной платок – 1 шт., солнцезащитный крем «Нивея» – 1 шт., брюки черные – 2 шт., ручки, блокноты, авиабилеты, распечатки электронных авиабилетов, денежные купюры Таиланда, Индии, Пакистана». Потом мама говорила мне, что часами рассматривала этот список, будто он был способен что-то ей объяснить, подсказать.