– Вставай!

Его глаза чуть не выпрыгивали из глазниц.

Мы с Найджелом переглянулись. Я встала, чувствуя покалывание в спине и ногах, затекших от долгого сидения. Али указал на дверь.

На улице ослепительно сияло солнце. Мы пересекли двор и остановились у другой закрытой двери. Вверх вели три ступеньки. Али распахнул дверь и жестом велел мне входить. Я на секунду замешкалась, и его кулак тяжело ткнул меня в спину.

– Ты хочешь, чтобы я тебя убил?

Я, спотыкаясь, поднялась по ступеням.

Комната, куда мы вошли, была тесная и темная. У одной стены стояла металлическая койка. Жаркий воздух был недвижим. Али захлопнул дверь.

– Пожалуйста, – попросила я дрожащим голосом, – не делайте этого. – В полумраке я нашла его глаза и продолжала говорить: – Прошу вас, вы же мусульманин. Мусульмане самые добрые люди на земле. Вы знаете, это против законов ислама…

Когда мы ехали сюда в тесной машине, сдавленные, как селедки в бочке, я думала, что вряд ли дальше будет хуже, но я сильно ошибалась.

Если Али и слышал меня, то виду не подал. Он протянул руку и сорвал с меня хиджаб. Когда я попыталась закрыться, он ударил меня по голове. От удивления я вскрикнула.

– Ты хочешь, чтобы я тебя убил? – повторил он, толкая меня к стене.

На подоконнике лежали такие же толстые книги, как и в нашей каморке, – и тут Коран.

Я почувствовала, как жадные пальцы Али лезут мне под футболку, мнут под бюстгальтером грудь. Он хрипло и прерывисто дышал. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его лица. Затем свободной рукой он расстегнул мне джинсы, толстым пальцем пощупал между ног и быстро отдернул руку. Отвращение, дурнота поползли вверх по ребрам. Не волнуйся, с тобой ничего не случится. Разве не так говорил Ахмед? Я судорожно всхлипывала, с чувством, что в горло мне забили деревянный кол.

– Это плохо, – прохрипела я, – ты плохой мусульманин.

Он снова толкнул меня, на этот раз к двери.

– Ты думаешь, мне это надо? – сказал он, в гневе выплевывая слова. – У меня две жены. Ты уродливая, грязная женщина. – Он поднял с пола автомат и жестом велел мне одеваться. Он вел себя так, будто это я обидела его, оскорбила его честь, а не наоборот. – Я искал деньги, только деньги.

Дрожащими руками я запахнула абайю, впервые радуясь тому, что она закрывает меня с головы до ног, завязала на голове платок.

– Нет проблем, ноу проблем. – Я ненавижу эти слова, но они вырвались у меня помимо воли.

Он велел мне замолчать и отвел обратно в комнату, где сидел Найджел – на полу, в грязном сумеречном свете. Увидев его, я почувствовала, что слезы снова хлынули из глаз. На лице Найджела была полная безысходность – отражение той, что он видел на моем лице.

Прежде чем выйти, Али погрозил мне пальцем.

– Проблема – это ты, – сказал он.

Я и Найджел были уверены, что за стеной находится школа. До нас долетали детские голоса, порой целый хор детских голосов. Мы слышали, как они играют во дворе и смеются. Поскольку повсюду валялся Коран, мы предполагали, что наш сарай стоит на территории медресе, мусульманской религиозной школы. Однако пол в каждой комнате, где мы бывали, был усыпан проводами, батарейками, какими-то трубками, и это подсказывало, что тут моджахеддины изготавливают бомбы.

Хуже всего была неизвестность. Мы понятия не имели, где находимся. Где-то к западу от Могадишо. Мы слишком долго ехали по голой пустыне, напрочь лишенной ориентиров, чтобы хоть что-то запомнить. По пути нам тогда встретились два погонщика верблюдов и один грузовик с боевиками. Здесь не ездили машины, не летали самолеты, лишь изредка громко трещала жесть на крыше, лопаясь от жары под палящим солнцем. У меня было чувство, что мы сидим в коробке внутри другой коробки, изолированные от всего, что мы когда-либо знали.

Али принес нам обед: флягу сладкого черного чая, полбутылки воды и по ложке холодных отварных спагетти в синих пластиковых пакетах. И еще банку консервов из тунца. Я почти ничего не ела. Накопившийся за день страх плескался у меня в желудке, вызывая тошноту.

После обеда нам разрешили ненадолго выйти во двор. На песке под акацией мы с Найджелом сыграли несколько партий в крестики-нолики, искоса наблюдая за нашими малолетними сторожами, которые лениво валялись в пыли, бросив рядом автоматы. В небе над нами проплывали пышные белые облака.

– Ты в детстве играл в такую игру, когда нужно назвать предмет, который тебе напоминает облако? – спросила я Найджела.

Он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

Когда нас загнали обратно, он заплакал, а я боялась обнять его или просто сесть рядом, чтобы хоть как-то подбодрить. Когда ранее Ахмед спросил, женаты ли мы, я ответила, что нет. Это был тактический ход, поскольку я уговаривала его погуглить наши имена, дабы убедиться, что мы журналисты, а не шпионы, и мне не хотелось быть пойманной на лжи. А теперь я страшилась даже приблизиться к Найджелу, чтобы еще больше не разозлить Али. Как бы он и вовсе не разлучил нас! Согласно исламским законам, мужчине и женщине, если они не супруги, запрещено находиться рядом, тем более касаться друг друга. Так что я не хотела рисковать.

Взамен я ласково заговорила с Найджелом, произнося все те слова, которые мне самой хотелось услышать.

– Все будет хорошо, – сказала я. – Мы выберемся отсюда. Главное, что мы вместе.

Потом мы увидели во дворе Абди и двоих сомалийцев, которых бандиты вели куда-то под дулом автомата. Мы с Найджелом гадали, не они ли продали нас, но эти люди, похоже, были такие же невольники, как и мы, и сидели в одной из комнат нашего здания.

Я предложила Найджелу медитировать вместе со мной. Мы шепотом взывали к миру и свободе, как я делала в самолете из Найроби два дня назад, пока не уснули, сморенные жарой и усталостью. Не знаю, как долго я проспала, но когда проснулась, в первый счастливый миг не поняла, где нахожусь, но быстро вернулась к реальности. Грязные стены. Обкромсанный поролон. Напротив лежит Найджел, неотрывно глядя в потолок. Звуки иностранной речи за дверью. Когда мой мозг вобрал в себя все эти обстоятельства, внутри у меня что-то оборвалось. Что же делать?

Дверь распахнулась. Вернулся Ахмед. С ним был Али и еще двое мужчин. Один высокий, в круглых очках и оранжевой полосатой рубашке поло, с блокнотом и ручкой. Ему было лет двадцать пять. Его худое свежее лицо засияло от удовольствия при виде нас, двух живых трофеев в клетке. Он представился Адамом.

– Я командир, – сказал он, протягивая руку Найджелу. Мне он руку не протянул.

По-английски он говорил с еле заметным акцентом.

– Откуда вы? – спросил он у Найджла.

– Из Австралии, – ответил Найджел.

Адам записал его ответ в блокнот.

– А из какой деревни? – последовал второй вопрос.