Я вышел из подземного перехода на Невском и не спеша зашагалпо Михайловской улице. Вот она, филармония, Большой зал. Сказать, что ялюбитель классической музыки, было бы преувеличением. В филармонии был ясчитанные разы в далеком детстве. Сначала маман пыталась меня духовно развиватьи таскала в театры и на концерты, не обходила и филармонию. Она брала абонементдля школьников, и каждое воскресенье я должен был сначала сорок минут боротьсясо сном, пока какой-то хмырь в очках и совершенно козлиной наружности мерзкимголосом читал лекцию, а потом еще час приходилось мучиться от зубной боли,когда квартет или пианист играли.

Сама маман ходила со мной редко – она-то ведь была взрослойи могла себе позволить не делать того, что не хочется. Она пристраивала со мнойбабулю. Бабуля у меня очень честная и ответственная. И совершенно не умеетврать. Но однако, после двух таких посещений филармонии мне без труда удавалосьв последующие разы уговорить ее плюнуть на дурацкий абонемент и пойти в кино.Потом маман увлеклась своим фээсбэшником и оставила меня в покое. Так что офилармонии я сохранил самые неприятные воспоминания.

Теперь-то я понимаю, что эти детские концерты были сплошнойхалтурой, что ни один уважающий себя артист не пошел бы туда играть. Ипристраивались самые неудачники. Отсюда и результат. Детям всегда норовятподсунуть что похуже, думают, что они не поймут и жаловаться не станут.Жаловаться они и верно не станут, но все понимают. И если маман бралаабонементы с целью привить мне любовь к классической музыке, то добилась онапрямо противоположного результата.

Я медленно миновал дверь в кассу, где висели большие афишипредстоящих концертов, потом шла дверь, где написано было «БиблиотекаГосударственной филармонии». И какой-то благообразного вида пожилой мужчинатоптался на ступеньках и звонил в звонок.

В библиотеку филармонии мне не нужно, да и не пустят дальшепорога, раз по звонку открывают. Потом было еще несколько дверей, и вот ужеповорот на площадь Искусств, а там и главный вход филармонии, для зрителей.Туда мне тоже не нужно.

Я вернулся назад и снова стал смотреть на двери. И обратилвнимание на маленькое объявление, написанное от руки и приклеенное к стеклуодного из окон:

«Государственной филармонии срочно требуется дворник.Рабочий день неполный, зарплата – восемьсот рублей».

Я постоял немного, прочитав объявление, потом проморгался иеще раз взглянул на сумму. Не ошибся ли я? Конечно, дворник – это не министр,но ведь восемьсот рублей – это именно та сумма, которую я трачу в продуктовоммагазине, когда хожу туда два раза в неделю, чтобы бабуля не носила тяжести.

Не помню, говорил ли я, что мы с бабулей живем оченьскромно, я человек в быту нетребовательный, ем, что дают, а деликатесов вообщене употребляю – словом, не делаю из еды культа.

Я взглянул на ближайшую к объявлению дверь, на которой былонаписано «Служебный вход». Так-так, пожалуй, это то, что мне нужно. Покручусьтам внутри, порыскаю, чтобы отчитаться перед Надеждой Николаевной, а потомпойду домой работать. Громова меня пока не трогает, надеется, что я сам психануи прибегу к ней каяться. Слежки никакой за собой я не заметил – у них стольконароду нет, чтобы слежку за каждым устраивать. Хотя она же считает меня главнымподозреваемым… Но все равно, слежку я бы заметил и ушел.

Я отошел в сторонку и остановился у афиши, чтобы еще раз всеобдумать. Я не верил, что могу обнаружить в филармонии что-нибудь, что поможетраскрыть убийство Марианны, для этого нужно быть здесь своим человеком,поговорить с ее друзьями и коллегами.

К служебному входу подошла девчонка – маленькая, худенькая,в каком-то затрапезном пальтишке. В руке, однако, она держала скрипку – значит,артистка. Права была Надежда Николаевна, бедно живут музыканты! То есть,конечно, не звезды, а простые. Впрочем, простые люди в любой области небольно-то много зарабатывают. Что это я разворчался, как старик…

Девчонка скрылась за дверью служебного входа, не обратив наменя ни малейшего внимания. Что ж, я привык.

Я скособочился, выставив вперед левое плечо, втянул голову вплечи, опустил глаза и робко потянул на себя дверь. За дверью был обширныйвестибюль, напротив располагалась лестница, куда я и направился бочком.

– Эй, ты куда это? – раздался грозный окрик из угла.

Там, за обшарпанным письменным столом, сидела традиционнаяочкастая грымза и вязала не менее традиционный носок.

– Куда это ты направляешься? – повторила грымза.

– Да вот… по объявлению… насчет дворника… – промямлил я иткнул пальцем в сторону стекла.

Она придирчиво окинула взглядом всю мою несуразную фигуру иподжала губы.

– Метлу-то удержишь?

Вот стерва! Может быть, она думает, что на зарплату ввосемьсот рублей придет наниматься двухметровый Аполлон? Мне стоило большихтрудов промолчать. Но должно быть, ведьма и сама сообразила, чтодворника-принца она не дождется, и прошипела мне, чтобы шел на второй этаж вадминистрацию, после чего снова занялась вязанием.

Вот интересно, думал я, не спеша поднимаясь по лестнице идаже слегка подволакивая ногу, сколько в городе служебных дверей? Не меньшетысячи. Хотя что это я? Одних средних школ у нас пятьсот штук, а еще высшиеучебные заведения, больницы, театры, филармония, разныенаучно-исследовательские институты, еще какие-то конторы. Да у каждого зданияне по одному входу. Итого берем тысяч десять для круглого счета. У каждой такойдвери обязательно сидит своя грымза, исключая отделения милиции, банки исолидные фирмы, где у дверей стоят люди посерьезнее бабушки со спицами.

Моя бабуля как-то авторитетно заявила, что носки хорошаямастерица свяжет за два дня. В году триста шестьдесят пять дней. Допустим, чтогрымзы работают из них дней сто, потому что обычно они дежурят сутки черезтрое. Итого получается пятьдесят пар шерстяных носков. Умножаем на десять тысячи имеем полмиллиона пар носков в год. А если на двадцать тысяч умножить, то ивесь миллион. Можно утеплить одну четвертую населения всего города. А ведьгрымзы сидят на своих местах годами…

Тут я поднялся до нужного этажа и прекратил бесполезныематематические подсчеты. Там шел ремонт. Рабочие в коридоре белили потолок, такчто редкие посетители шмыгали, боязливо посматривая наверх. Я нашел кабинетадминистратора и осведомился, не забыли ли они приписать в объявлении к суммееще один ноль.

– Ты шутишь, да? – устало ответил толстый лысоватыйдядька. – У нас государственное учреждение, такие ставки. Ну конечно,может, премию как-нибудь тебе выбьем, рублей сто в месяц… Но убирать надотщательно! Сам понимаешь – культурное место, филармония, иностранцы стадамиходят…

– Да уж, – вздохнул я и сказал, что подумаю, а завтразайду, если решусь.

Дядька с надеждой поглядел на мое плечо и волочащуюся ногу –должно быть, он думал, что такого калеку нигде не возьмут и тогда я пойду кнему в дворники. Как же, дожидайся! И плевать мне на иностранцев.