До поселения оставалось всего ничего, и в переплетении мощных стволов впереди стали попадаться просветы. Неожиданно над головой раздался протяжный гром, повторившийся несколько раз, и Янн, напрягая последние силы, устремился к близкой опушке леса. Гром мог означать только одно – это ханьские штурмовики, сеявшие хаос и опустошение ещё в первую войну. Если они объявились так глубоко над территорией протектората, то дела у сил самообороны были совсем плохи. Хотя какая самооборона – так, милиция из местных и малочисленные гарнизоны бритов, которые были кое-где ещё и хуже вооружены, чем сами местные. Федералы вели долгую и непонятную местным, то разгорающуюся, как сейчас, то затухающую войну на своём континенте с латиносами, так они с пренебрежением звали своих противников. Там всё кипело, уже которое десятилетие, сметая всё оставшееся катком часто меняющейся линии фронта, протянувшейся от западного к восточному побережью на многие тысячи километров. Здесь же на Каме, как они именовали Камчатку после договора с ханьцами, воцарилось затишье, длившееся уже почти три десятилетия. Сейчас там, на материке, снова что-то разгорелось, а у них на Каме остались только наземники, так что никто, кроме ханьцев, летать больше не мог. Перехватив поудобнее любимый «Бушмастер», Ян всё же с сожалением подумал, что зря бриты не разрешали им, местным, покупать новые типы оружия, а просто выгребли старые арсеналы и продали втридорога нечаянно свалившейся на их шеи Рашенайлендтеритори. И сейчас эта их политика получит положительную или отрицательную оценку, подписанную, как и всегда в таких случаях, кровью тех, кого должна была в идеале защищать.

Густой покров над головой начал редеть, уступая место густотравью и тёплому свету солнца, а ещё через несколько десятков шагов Ян выбежал на опушку леса. В полукилометре от кромки леса, где он находился, раскинулся в беспорядке Авачинский городок: несколько десятков разномастных домишек, собранных в три кривоватые улицы, которые венчала выглядывающая на противоположном краю радиомачта. Было заметно, что в городке, всегда полусонном и с пустынными улицами, сейчас царит суета. По широким улочкам бегали в одиночку и целыми группами люди, а у здания управы собралась даже небольшая толпа. С запада, со стороны порта, располагавшегося километрах в десяти от городка, были слышны глухие раскаты взрывов и сливающаяся в жужжащий стрёкот оружейная стрельба.

Совершенно неожиданно ударившая воздушная волна кинула в душистое переплетение трав, прокатив парня по мокрой от росы зелени, забрасывая поломанными ветками от прижавшихся на мгновение к самой земле деревьев. Ошарашенно перевернувшись на спину, Ян успел заметить две пронёсшиеся, серыми молниями над самыми кронами деревьев, быстрые тени с красной окантовкой острых крыльев, усеянных карандашами ракет с малиновыми вспышками реактивных факелов в корме. Несколько казавшихся игрушечными ракет тут же отделились и, оставляя за собой серые дымные дорожки, понеслись к посёлку. Штурмовики тут же, отстрелявшись, круто взмыли вверх, выпустив из сопел ослепительно белые струи форсажного пламени, оставившие, в прозрачной ясности утреннего воздуха, белые, медленно рассасывающиеся конденсационные струи. Через мгновенье центр посёлка утонул в оранжевых взрывах: накрывших управу со столпившимися возле неё людьми и несколько домов в центре, которые тут же вспыхнули словно свечки. Одиноко стоявшая ажурная мачта радиовышки, медленно накренившись, с визгом раздираемого металла, завалилась набок, рухнув на ржавый ангар старого аэродрома. Центр города, подвергшийся бомбёжке, затянуло чёрным дымом запылавших зданий, в большинстве своём построенных после Потопа из дерева. Ян поднялся и поспешил в городок.

А с запада уже приближался глухой рокот десантных коптеров, идущих от побережья.

Развороченные улицы тонули в густом покрывале дыма, словно старавшемся укрыть выглядывавшую отовсюду ветхость, помноженную сейчас ещё и на хаос разрушений, оставшийся после налёта ханьских штурмовиков. Дым тёк по широким улицам, распространяясь от горящего центра городка, и, как обалдело заметил Ян, пожары никто не тушил, да и, похоже, не собирался тушить. Немногочисленные женщины, старики и дети спешили тонкими ручейками к той самой опушке леса, из которой он несколько минут назад выбежал.

В затянутом едким дымом переулке, через который Ян хотел срезать дорогу к центру городка, он нос к носу столкнулся со своим соседом Иванычем. Старый инвалид, потерявший правую руку ещё во времена первого конфликта с ханьцами, торопливо вёл за собой группу женщин и детей, покрикивая на самых нерасторопных.

– Где самооборонцы собираются? – выпалил, чуть ли не налетевший на него, Ян.

– В районе складов. Степаныч собирает всех рейнджеров. Дуй туда! – задыхаясь о гари и спешки сообщил Иваныч, придерживая левой рукой массивную кобуру со стечкиным, и уже в спину Яну крикнул: – Удачи тебе! Если что – отходите к болотам…

Ян лишь нетерпеливо махнул рукой в ответ, уже несясь дальше по задымлённым узким улочкам.

Ополчение, или, как их именовали федералы, рейнджеров, он нашёл возле вросших в землю по самые окна древних и мощных стен старых пакгаузов, используемых как склады или просто стоявших пустыми со времён всеобщего развала. Под защитой толстенных, потрескавшихся и покрытых налётами тёмно-зелёного лишайника стен с узкими, тёмными как бойницы окнами было прохладно и чувствовалась какая-то уверенность, передающаяся от простоявших уж лет двести строений. Здесь собралось около сотни человек, записанных в милицианты, как говорил их главный рейнджер Семёныч.

Сейчас Семёныч возвышался над толпой, взобравшись на невысокую погрузочную рампу, всю увитую зелёными побегами вьюна, усыпанного девственно-белыми цветочками. Громкий голос главного рейнджера отскакивал от могучих стен и разносился с эхом по длинному проходу между пакгаузами. Далеко в вышине невероятно голубого неба, усеянного ошмётками облаков, кружил, время от времени пронзительно крича, огромный чёрный ворон. Широко раскинув крылья и паря над людьми, как гласили легенды, древнее божество Ворон-Кутха – создатель Камчатки, словно пытался защитить их.

Со стороны порта вставали над лесом громадные клубы жирного дыма – горел нефтеперегонный терминал. Стрельба с той стороны уже почти прекратилась – похоже, участь боя там уже решилась в чью-то сторону.

Ораторствовавшего Семёныча прервал резкий рокот, и из-за близкой стены леса, наступавшего на заросшую травой аэродромную полосу, вынырнули несколько десятков полосатых камуфляжных коптеров. Впереди неслись, словно хищные звери, вынюхивающие добычу, низко опустив носы, поводя хоботками автоматических пушек и поблёскивая вращающимися, словно огромные лезвия, винтами и выпуклыми блистерами кабин пилотов, штурмовые коптеры. За ними плотным строем медленно, словно боясь упасть от явной перегрузки, ползли десантные «бегемоты».

Исход предстоящего боя был понятен для всех, собравшихся у пакгаузов – слабо вооружённая кучка народной милиции, да ещё к тому же разбросанная по заросшим дремучими лесами поймам рек и берегам многочисленных заливов, не сможет надолго остановить серьёзный десант ханьцев, а союзников-федералов на Каме осталась лишь горсточка. И сейчас, скорее всего, те, наверняка, пытаются не защитить союзную территорию, а смыться подобру-поздорову. Никакой веры в стойкость федералов, при столкновении с численно и качественно превосходящим противником, Ян не питал, хотя им на обязательных семинарах который год подряд постоянно вдалбливали, что после заключения Амурского пакта любой конфликт будет чрезвычайно невыгодным для обеих сторон. Правда, в обещания любой власти местные верили и прислушивались так же, как и ранее их предки – одним ухом, а руками и головой готовились, как всегда, к самому худшему сценарию из возможных.