– Нужно отходить, а то сейчас эти и сюда нагрянут… – Он махнул рукой в сторону полыхавших складских зданий и, не дожидаясь ответа, рванул вдоль бетонного забора в сторону близкого леса.

Остальные остались стоять как вкопанные, а седобородый дед с хриплой одышкой заорал вслед быстро убегающему толстяку:

– Куда побежал? А семьи и всех остальных просто бросим и кинемся спасать свои шкуры?

Передёрнув, с хрустом, затвор своей старой М16, дед, казалось не целясь, от бедра дал короткую, на три патрона очередь по бегущему сломя голову дезертиру – этого хватило. Тот, взмахнув руками, повалился в густую, высокую по пояс траву, сомкнувшуюся над его телом словно зелёный саван. Повернувшись к остальным, дед с застывшим, словно маска, перекошенным, опалённым лицом – отрывисто выдёргивая слова, словно сухие стебли из неподатливой земли, заговорил:

– Разбиваемся на три группы. Одна, – он кивнул на Яна и ещё двоих, – идёт впереди всех. Остальные рассредоточиваются и двигаются по сторонам за ними. Попытаемся обойти тех, что атакуют с другой стороны, и одновременно оторваться от десанта. Ударим в тыл и попробуем помочь тем, кто обороняет центр города, и отойти с ними к болотам – там они нас не достанут и… – Он не успел договорить, как прямо над ними, почти цепляясь за крыши, пролетел коптер. К его коротким крыльям были прицеплены контейнеры, из которых на землю падали тяжёлые облака серого газа.

В следующее мгновение Ян неожиданно упал на землю, успев заметить, что и все остальные повалились рядом.

Ян очнулся со страшной головной болью. Вокруг него сидели и лежали, ещё не придя в сознание, другие камчадалы. Множество народа: молодёжь, старики, раненые рейнджеры и совсем маленькие дети. Большой металлический зал был ярко освещён. Встав и оглядевшись, Ян пошёл искать выживших знакомых, но появившиеся невесть откуда крепкие люди в незнакомой серой форме приказали пройти с ними. Акцент их был очень странным, но решимость, с которой незнакомцы отдавали приказы, не позволял особо перечить.

Его повели по длинным металлическим коридорам, ярко освещённым и слегка вибрировавшим от работы какой-то скрытой за стенами техники. Подойдя к одной из дверей, которая при их приближении открылась автоматически, сопровождающие жестом приказали Яну войти внутрь, а сами остались снаружи.

Помещение, куда он вошёл, оказалось уютного вида кабинетом со столом и креслом перед ним, а все стены были уставлены полными книжными шкафами. За столом сидел седеющий человек в такой же форме, как и солдаты, конвоировавшие Яна. Располагающее к себе лицо военного выглядело осунувшимся и уставшим. Он привстал и неожиданно протянул Яну руку. Рукопожатие оказалось под стать внешнему виду – твёрдым и холодным.

– Я понимаю, что вопросов у вас сейчас много, – сказал военный, – но попрошу немного подождать с ними. Как и все остальные, вы скоро всё узнаете. А пока попрошу ответить на несколько вопросов. Кто вы и откуда? Звание? Профессия?

Ян немного стушевался, но постарался отвечать как можно увереннее:

– Ян Шажко. Двадцать три года, с Камчатского острова. Звания нет – состою в рейнджерах, это милиция или самооборона такая у нас. Профессия?.. Не знаю. Охотник я на заимках в болотах. Всё что можно добываю для общины.

– Понятно. Ты-то нам и нужен, как и многие другие. Хочешь начать жизнь заново? Там, где нет вечной войны, но тоже опасно. Где мир, возможно, ещё можно построить таким, – он кивнул на пропитанный кровью и ставший наполовину чёрным алый флаг на рукаве Яна, – каким его видели наши предки.

От самой неожиданной постановки вопроса Ян опешил, а незнакомец, не дожидаясь ответа, продолжил:

– Столетие назад совершенно чуждые обществу идеи были подняты из помойного бака общественного презрения, отмыты и, в конце концов, законодательно закреплены. И последствия этих действий мы воочию наблюдаем и чувствуем сейчас. Виноваты те, кто продвигал одурманивание общества идеями бесконечного потребления никому в принципе не нужных продуктов, все эти генные модификации, однополые браки и тому подобную дрянь. Выросло несколько поколений пассивных потребителей, отучившихся думать и привыкших, что за них это делают идеологи государства и средства массовой информации. Так и в самом деле жить проще. Оптимизм, как правило, присутствует у тех, кто наименее проинформирован о происходящем вокруг. Так вот, вряд ли ты слышал об «окне Овертона», но, согласно этой теории, для каждой идеи или проблемы в обществе существует так называемое окно возможностей. В пределах этого окна идею могут широко обсуждать, открыто поддерживать, пропагандировать, пытаться закрепить законодательно – или не могут. Это окно двигают, меняя тем самым веер возможностей, от стадии «немыслимого состояния», то есть совершенно чуждого общественной морали, полностью отвергаемого и не принимаемого, до стадии состояния «актуальная политика», то есть уже широко обсуждённого, принятого массовым сознанием и закреплённого в законах. Это было даже не промыванием мозгов как таковым, а технологиям куда более тонкими, которые изуродовали общество до неузнаваемости. Эффективными их делало последовательное, системное применение и незаметность для общества – главной жертвы самого факта такого воздействия. И сейчас остались лишь островки былого нормального человечества, если таковое вообще когда-то существовало. Все остальные группировки поражены этой заразой без возможности когда-либо в обозримом более чем туманном будущем чт-то осознать и исправить. Все заняты войной и завоеванием ещё оставшихся территорий и ресурсов, ничего, по сути, не планируя в долговременной перспективе. Здесь всё зашло слишком далеко, и выхода как такового уже не осталось…

– К чему вы рассказываете это мне?! – вставил холодно Ян, который не вполне понимал, куда клонит этот неожиданный лектор. – Мир был таким всегда. Не хуже и не лучше… Ничего не изменилось. Просто сейчас более откровенно видно, что выживают только сильнейшие. Вот ханьцы выбили бритов, а мы, как всегда, будем пытаться жить дальше. Кто вы такие, и где мы вообще находимся?

Военный покивал.

– Да, простые люди даже не задумываются и не видят искусственных изменений социума, происходящих вокруг, – словно не заметив вопросов Яна, продолжал он. – Все как сейчас, так и раньше заняты борьбой друг с другом за выживание и обогащение. Но ещё столетие назад такое понятие, как каннибализм, в государственных масштабах казалось каким-то диким этапом истории и единичными эксцессами. Сейчас же это довольно распространённая практика во многих новых государствах по всему свихнувшемуся миру, особенно в Южном полушарии.

Вообще же манипулирование общественным сознанием, о котором я начал говорить, уже в прошлом столетии начали использовать соперничающие государства, чтобы подорвать противника изнутри, не ввязываясь в военные конфликты, и использование этой технологии неизменно приводило к желаемому результату. В качестве оружия для уничтожения стоявших у кого-либо на пути человеческих сообществ такая технология стала куда эффективнее термоядерного заряда. Вот только проблема, видимо, в том, что все использовали это оружие друг против друга, и все стороны достигли результатов. Нельзя сказать, что люди, использовавшие технологии «окна Овертона», были плохими или маньяками с нарушенной психикой. Они просто хотели достичь максимального перевеса для своей страны или группировки, являясь для «своих» вполне прогрессивными и передовыми личностями. Вот только, как говорится, хотели, как лучше, а получилось – как всегда.