class="p1">Возмущение Червинского было настолько неподдельным, а весь вид, сердитый, всклокоченный, так забавен, что Толоконников чуть не рассмеялся ему в лицо.

– В вашем возрасте, Вениамин Сергеевич, играть в солдатики абсурдно, – грубо сказал он. – Не мне вам разъяснять… Каждому, как говорится, свое!

– Нет уж, позвольте! Эта формула не для меня, чуждая формула! – бурно запротестовал Червинский, не обратив внимания на непозволительный тон инженер-капитана. – Иван Федорович Свят поддержал мою просьбу и разрешил участвовать в тренировках наравне с остальными. Я дорожу таким доверием, молодой человек. Не знаю только, почему мне до сих пор не выдали оружие. Сделайте одолжение, распорядитесь, пожалуйста.

Препираться дальше не имело смысла. Червинский принадлежал к той породе людей, которые не умеют пользоваться своими преимуществами. Такие типы не вызывали у Толоконникова уважения. Непрактичные чудаки! Когда человек достиг высокого положения, он обязан научиться приспосабливать его к своим интересам. Донкихоты благородны, но кто станет принимать их всерьез?

– Ладно, профессор, об оружии поговорим потом, – согласился Толоконников, – а сейчас поторопитесь. Вдруг без вас отплывут?

Они едва успели взбежать по сходням, как раздалась команда «Отдать концы». Катера один за другим отваливали от берега.

Море становилось все тревожнее. Высокой волны, правда, не было, наоборот, вода будто присмирела. Но дымка на горизонте постепенно темнела, воздух уплотнился и давил. Небо повисло над капитанским мостиком и сделалось зловеще-лиловым.

Устроившись возле рубки, Толоконников погрузился в раздумье. Круто, слишком круто берет дражайший Иван Федорович. Ни грамма командирского благоразумия! А ведь стоит раз поскользнуться, потом годами не оправишься. Толоконников повидал в штабах всякое. Скольких встречал с клеймом неудачников… Впрочем, Свят не собирается служить дальше. Спит и видит свой шлифовальный станок. При первой же возможности снимет погоны и будет счастлив. Бывший офицер-фронтовик дает полторы нормы в смену… Толоконников едко усмехается. Его лично такая перспектива не греет. На заводе он сможет быть не более чем рядовым инженером, в лучшем случае в малые начальнички выбьется: наедине с собственными мыслями Толоконников себя не переоценивал… В армии все проще и быстрее. Служи верой и правдой, не рыпайся, не становись поперек – и будешь продвигаться от звания к званию.

– А что, товарищ инженер-капитан, долго нам еще ожидать настоящей работы? – вторгся в мысли Толоконникова старшина. Он стоял в рубке у раскрытой двери и с видимым наслаждением подставлял раскрасневшееся лицо резким порывам ветра.

– Вам не терпится?

– Скорей бы дело сделать – да по домам. Заждались нас поди, – вздохнул Махоткин.

– Вы, кажется, с Урала? – полюбопытствовал Толоконников.

– Верно, товарищ инженер-капитан, из-под Ижевска. Леса у нас там знатные, без конца и края стоят. Сосны – во! – развел Махоткин руки. – Не обхватишь. А реки! – мечтательно продолжал он. – Вала, Ува, Нылга… Ох и быстрые! Мчат как бешеные, по порогам прыгают, того и гляди, разнесет плот в щепы. Нервы надо иметь, глазомер. У нас настоящему плотогону цены нет.

– Ну а вы каким считались?

– Я-то еще полной квалификации не достиг, хотя к самостоятельности был уже допущен.

– И нравилось?

– Еще бы!

– Значит, туда и вернетесь?

Махоткин не ответил. Он бы с радостью возвратился в родные края, но согласится ли ехать туда Мария…

У нее пятистенок свой, хоть и малое, но хозяйство, родные под боком. «Куда, – скажет, – от добра бежать?» И возразить будет нечего. Тем более у тебя ни кола ни двора.

Жизни своей теперь без Марии Махоткин не представляет. Да и без Трофимки тоже. Прикипели оба к сердцу – не оторвешь и не скажешь даже, кто дороже – мать или сын. Каждый по-своему люб. Впрочем, не было бы Трофимки, не узнал бы он и Марии…

Полк после тяжелых боев на Псковщине отвели тогда на переформировку в недалекий тыл. Стояла лютая зима. Однажды Махоткин отправился на полковой склад, располагавшийся в соседней деревне, за теплым бельем для солдат. Он ехал в санях и, подхлестывая лошаденку, что-то беззаботно насвистывал, как всегда безбожно перевирая мотив. Дорога петляла по лесу. За поворотом вдруг выкатился из-под куста маленький пацаненок в драном ватнике.

– Дяденька! – закричал он. – Не ехай дальше!

Голос у парнишки с хрипотцой, простуженный.

– Это почему же? – спросил Махоткин. – Баба-яга, что ли, на метле скачет?

– Сам ты яга! Фрицы тамочки. – Пацан обиженно шмыгнул носом.

– А не врешь? – усомнился старшина.

– Могу побожиться!

– Далеко они?

– Ни, близенько. Возле тех кусточков. С пулеметами лежат. Трое!

Махоткин знал, что разбитые под Дедовичами немцы небольшими группами пробиваются лесами к своим, но никак не предполагал нарваться на засаду. «Еще бы шагнул чуток, – зло подумал старшина, – и принимай, мать-земля, еще одного воина!..»

– Показать сумеешь? Так, чтоб незаметно?

– А не забоишься? – в свою очередь шепотом спросил пацан.

Махоткин ответил серьезно:

– Сам понимаешь, нельзя их оставлять: кто другой напороться может. Тебя как звать? Смотри-ка ты, тезку повстречал. Хорошая примета. А батька где?

– Нема батьки. Пулеметчик был. Давеча похоронка пришла.

Это было сказано с горестной, совсем не детской тоской, и у Махоткина захолонуло в груди. Он привлек пацана к себе и тихо сказал:

– Не дрейфь, Трофимка, все будет хорошо! Ну, пошли. Дадим прикурить ползучим гадам!..

Он срезал очередью двоих, а третий немец, прежде чем Махоткин успел и его припечатать, выстрелил. Пуля прошила мякоть бедра. И привез его Трофимка, окровавленного, прямо к себе домой. Мария сделала перевязку, как настоящая сестра милосердия…

Она все умеет. За что ни возьмется – работа в руках горит. К ней вся деревня идет: присоветуй, выручи… Мария никому в помощи не отказывает, доброй души человек. А с лица строгая. Глаза серьезные, глянет – сразу робеешь, даром что гвардеец… Ходит плавно, голова высоко вскинута, будто коса оттягивает назад, а на лице и обнаженных до локтя руках конопушки, такие же, как у Трофимки на носу, рыжие, настоящего солнечного цвета… Нет сомнения, Мария – судьба его. Повстречал невзначай, а полюбил на всю жизнь. Как она решит, так и будет!

Дождь зарядил не переставая. Волны стали круче, изломаннее, они зло ударяли в борт, захлестывали на палубу, растекаясь по ней белой шипящей пеной.

– Ну и разыгралось! Черт бы побрал эту погоду! – поежился Махоткин.

– Шторм идет, – заметил рулевой. – Погоди, еще не то будет. Небо с овчинку покажется.

– Не стращай. Наверное, назад повернем! – заметил старшина.

Толоконников пожал плечами. Он бы давно отдал такое распоряжение. Но командует Свят, следовательно, они скорее окажутся на дне морском, чем на берегу. Однако он ошибся.

– Смотрите! – воскликнул рулевой. – Сигналят. Всем… следовать… в бухту… Поворачиваем!

«Ага, дождался, пока прижали! – не без злорадства подумал Толоконников. – А я