Кляуль к «огненной воде» потянулся. Выпьет – кричит, костер топчет, совсем недобрый становится. А «вода» эта у шкипера Брука была. Совсем маленький шкипер, как топорик, мордочка на песца похожа, а в лавке всего много: и сети, и порох, и соль, и ружья…

Уплыли из чума шкурки, бивни моржей, потом собаки с нартой. И вот однажды… Сколько Айгинто проживет, не забудет. Схватил его отец Кляуль за плечи, толкнул в ноги шкиперу Бруку. «Бери мальчишка! – крикнул с надрывом и закашлялся. – Служить будет. Дай три, лучше четыре бутылка!»

Ничего не понял Айгинто. Заплакал, вырвался, убежал. Его догнали. Кусаться стал – побили, в большую лодку бросили.

Сильно тосковал Айгинто. По отцу Кляулю, по яранге, по быстрой езде на собаках. Болел много. Морская болезнь в него вошла. Потом, когда уже совсем вырос, крепкий стал, как молодой олень.

Шкипер Брук строгий был. Научил он Айгинто стрелять из винчестера, парусами управлять, машиной, «маленького шайтана» под стеклом понимать. С «маленьким шайтаном» в море не пропадешь. Всегда путь укажет. «Ты наследником моим будешь, – говорил непонятно шкипер. – Своих я, скиталец морей, не нажил».

Одно плохо: «огненную воду» шкипер тоже любил. Не дрался, правда, плакал, бил себя в грудь, часто вспоминал русских. «Хорошая жизнь у них там теперь, – говорил. – Для таких, как ты, голоштанных особенно. Красные яранги построили. Мяса и юколы вдоволь…»

Однажды на них в океане набросился злой дух – тайфун. Мачту сломал, руль сломал, борт пробил. Айгинто амулет вынул, молиться начал. Совсем к верхним людям собрался. Пронесло, правда. Выбросило их на остров, только большую лодку о камень разбило.

Шкипер Брук чудной стал. Стонал, слезы по щекам дорожки промыли. «Дурачок ты, – приговаривал, – ничего не понимаешь. Шхуна, моя шхуна погибла, Айгинто! Я из-за нее родину бросил. Боялся, что отберут…»

С тех пор он часто судьбу и людей ругал. Выпьет «огненной воды» и бормочет непонятно: Камчатка… революция… советы…

Айгинто останавливается возле длинного низкого сарая. Тут склад. Сарай стоит в расщелине, отгорожен скалами, потому и уцелел при обстреле. Только рифленая крыша осколками продырявлена. Дырочки круглые… Айгинто трогает пальцем ту, что побольше, – края неровные, зазубренные, как и его жизнь…

Бедный добрый шкипер Брук! Они потом долго по золотой земле желтого бога искали. Не нашли, правда. Не помог им творец-киягныку. От голода подыхать осталось. Тогда Айгинто поймал песца. Песца сварили. Собак тоже съели. «Давай возвращаться, – сказал шкипер Брук. – Не нам с тобой за золотом охотиться. Человек должен заниматься тем, что умеет».

И вернулись они на Прибыловы острова. Работать стали. Только уже на хозяина. Чудной хозяин. «Корпорейшн» называется. Не выговоришь, язык сломаешь…

Шкипер Брук хорошо котика знал. «Котик – зверь не простой, – учил он Айгинто. – Когда серый да молодой – шкурка мягкая, в цене стоит. Если подгрудок желтый – матка, бить нельзя. А усы белые, сам большой – секач, денег мало платят».

Айгинто присоединяется к забойщикам и вместе с ними тащит доски – остатки сгоревшего помоста. Доски ломаются, крошатся под руками. Над забойной площадкой, не оседая, висит удушливое облако черной пыли. Першит в горле. Люди задыхаются, кашляют.

Уэхара тут как тут.

– Работать! – кричит и трясет кулаками. – Безмозглые кретины! Идет большая война. Все силы на помощь трону! Я вам покажу…

Лицо его делается страшным, глаза бешеные, рот ощерился. Управляющего боятся. Кулаки у него тяжелые. Забойщики испуганно шарахаются. Один Айгинто не испытывает страха. Что должно случиться, то и будет. Шкипер Брук часто повторял: «От судьбы не уйдешь. Бог, он всем распоряжается». Даже когда ему совсем плохо стало, спокойно сказал: «Значит, суждено!..»

А случилось так, что шкипер Брук под лед провалился. Вытащили, правда, только кашлять начал. Сильно кашлял. В груди будто шайтан поселился. Айгинто на охоту ходил. Медведя бил. Медвежий жир тоже не помог. Очень слабый стал шкипер Брук. Ложку возьмет – уха расплескивается. Трубку набивает – кисет падает.

«Не жилец я на этом свете, – сказал и заплакал. – Какого дурака свалял! За вшивую шхуну жизнь сторговал. Черт бы с ней, отобрали. Все равно ей в базарный день цена была копейка! А ты, Айгинто, сынок мой названый, к русским беги. Вольная жизнь у них. Трудового человека не обижают».

Умер шкипер Брук, когда открытая вода пошла и птицы прилетели гнезда вить. Зарыл его Айгинто на берегу. Камнем придавил, чтоб ни песец, ни медведь не нашли. А сам решил бежать. К русским… Шкипер Брук так велел.

Ночью пробрался на причал. Парус поставил. Тихо-тихо из бухты вышел. Нехорошо чужую лодку брать. Но… хозяин платил мало, за большую работу денег жалел давать! Что имеет Айгинто? Драную кухлянку да старый винчестер. Неправильно это! Мать Рултына может спать спокойно. Сын ее хорошо сделал.

Путь Айгинто держал на закат. «Маленький шайтан» под стеклом – все, что осталось от старой шхуны, – помогал. Много дней плыл, считал, сколько раз солнце спрячется. Потом ветер на лодку бросился, в парусах загудел… Ослаб Айгинто от борьбы со злым духом. Поднял глаза к небу, сложил руки, жизнь свою в уме, как ячейки сети, перебрал: говорил всегда правду, никого не обидел, чужого не брал. Вот только после себя никого не оставил. Охотник должен растить охотника. Но это не его вина. Так он и скажет верхним людям.

Попрощался с морем, кормильцем своим… Вдруг видит: земля! Больше ничего не помнил. А когда очнулся, солдаты вокруг стояли. Его били. Били и спрашивали: «Ты есть американ? Шпион?..» Он ничего не понимал. Он забойщик, Айгинто. Котика добывать умеет. Больше ничего сказать не может.

Улетели птицы. Пришла пора белой охоты, а он все сидел за решеткой. Наконец настал день, когда позвали. Офицер сказал: «На Кайхэн поедешь. Работать на великую Японию – большая честь!..»

Много зим прошло с тех пор. Голова как снег стала. Глаза плохо видят. Руки, ноги болят. Скоро не сможет Айгинто бить зверя. Кому он тогда будет нужен?

В печальные думы врывается голос Уэхары:

– Помогай, болван! Шлюпку на воду спустить! – командует он. – Поворачивайтесь. Живо!

Айгинто с недоумением смотрит на управляющего. Зачем лодка? Обычно ее спускают, если кого-нибудь нужно отправить на Карафуто[41]. Кавасаки[42] пришла вчера вечером и всю ночь простояла вдали от острова.

– Ты, старшинка, почему стоишь? – подстегивает его Уэхара. – Помогай, командуй!

Айгинто спешит. Красные от натуги корейцы никак не могут сдвинуть лодку с места. Нос ее зарылся в песок и уперся в камень. Айгинто зря говорить не любит, объясняет жестами. Забойщики его понимают.

Люди разом наваливаются грудью