— Тут такое дело… Может, тебе слинять? Я, знаешь ли,могу и в омут булькнуть, нет смысла вдвоем пузыри пускать…

Глыба слушал внимательно и вопросов не задавал. Потом,прищурясь, сказал с ухмылочкой:

— Благородный ты человек, Червонец… однако ж слишкомдолго с последней ходки проторчал на воле и уркаганскую соображаловку утратил…Если я сейчас слиняю, они как раз за меня и возьмутся… да и за тебя тоже. Такчто мерси за душевное благородство, но придется мне и дальше с тобойбарахтаться. Не из слюнявых чуйств, а из простого житейского расчета…

— Что думаешь?

— Самое поганое тут — что ни думай, проверить нельзя…Тут не думать надо, Червонец, а бить побыстрее. Чтобы этим стало не до тебя.

«Вот это правильно, — подумал Смолин. — Нужно всебросить и сконцентрироваться на задуманном ответном ударе. Так лупить, чтобывраз забыли о любых пакостях, исключительно собственной шкурой озаботились.Если…»

Заслышав трель, он раздраженно выдернул из кармана телефон.Узрев, что на связи Кот Ученый, все же нажал клавишу.

— Васька! — заорал Кот прямо-таки ликующе. —Я тебя в ближайшее же время купаться приглашаю!

— Нашел время… — пробурчал Смолин на автопилоте.

— Дурило! — жизнерадостно орал Кот Ученый. —Купаться зову, ты понял? Купаться!

Вот тут Смолин и вправду сообразил наконец. Вот толькоситуация жизненная оказалась такая, что радости не отыскалось ни капельки.Буквально ни капелюшечки…

— Точно? — спросил он вяло.

— Точно тебе говорю! Своими глазами! — вопил КотУченый. — Ну так как? Идешь купаться?

— Конечно.

— Ты что такой кислый? Мы идем купаться! А гном идет, агном идет, а гном идет купаться! — Походило, что славный подельник ужеуспел чуточку отметить радостное событие. — Прямо сегодня можно, долго лисобраться!

— Пожалуй, — сказал Смолин все так же отстранениеи вяло.

— Нет, что такое?

— Зуб схватило, спасу нет, — сказал Смолин первое,что в голову пришло. — Но купаться пойду тем не менее.

— А не мог он все же достать саквояж? — Смолин незадавал вопрос, скорее уж рассуждал вслух.

— Давай рассмотрим его послелагерное бытие, —сказал Кот Ученый уверенно. — Освободился в конце пятьдесят четвертого, ичерез две недели, едва выправив документы и, надо полагать, хватив на радостях,объявился в Шантарске. Где не был с девятнадцатого года. Ну, почему в Шантарск— это понятно. Золото манит нас, золото вновь и вновь манит нас… В Шантарскеего встретили…

— Ну, эту часть я помню, — кивнул Смолин. —Изучал матерьял… Героический комиссар гражданской, один из участниковосвобождения города, комбриг, к тому же безвинно пострадавший в годы культаличности… Квартира в обкомовском доме, прочие блага, в том числе и «москвичок»,на всех торжественных сходняках речи толкал, по мероприятиям таскали… Не тужил,в общем.

— А бытом ты интересовался?

— Не успел.

— Ну, изволь. — Кот Ученый порылся в стоявшей уего ног сумке, извлек потрепанную книжечку в мягком переплете и раскрыл наотмеченном закладкой месте. — «Частенько грибники и туристы, проходившиепо необжитым в те годы районам правобережья, видели старый «Москвич» товарищаВальде, ехавший над берегом Шантары. Видели не раз и самого комбрига, стоявшимна берегу и смотревшим, казалось, не на могучие воды Шантары, а куда-то впрошлое. Несомненно, он переносился мыслями в далекий девятнадцатый год, когдана этих берегах погибли его боевые…» В общем, товарищ Вальде до самой своейсмерти в шестьдесят третьем болтался по-над берегом. Вы, правда, думаете, что онтуда ездил погибших друзей поминать? Пару раз в неделю? Или вы не такиеидеалисты?

— Сука, — сказал Шварц. — Он ведь прикидывал,как бы достать…

— Пожалуй, — кивнул Смолин.

Кот Ученый продолжал менторским тоном:

— А поскольку эта романтическая привычка у негоосталась до самой смерти, логично будет предположить, что до броневика он так ине добрался. Иначе перестал бы туда шляться. Глубина там приличная, метровпятнадцать. Это в девятнадцатом, когда ему было двадцать девять, и рыбацкиенавыки не сгладились, и здоровьишко было бычье. А к середине пятидесятых жизньего изрядно пожевала, да и годочков хватало. Не рискнул, надо полагать, нырятьбез приспособлений. Ну а акваланг… Их в те годы советским людям в личномпользовании, в общем, иметь не запрещалось — но, с другой стороны, как-то они вмагазинах не лежали. В столицах — очень может быть. Но уж никак не в Сибири. Небыло тогда у советского сибирского человека такой социальной потребности — саквалангом в воде бултыхаться. Излишней буржуазной роскошью попахивало…

— Неужели сообщников найти не попытался? —раздумчиво поинтересовался Фельдмаршал.

— Наверняка не пытался, — сказал Кот Ученый крайнеуверенно. — Не забывай, какие времена стояли. Идейные советские люди тутже с визгом сдали бы добытый клад на построение светлого будущего — абезыдейные, едва вызнав, в чем фишка, замочили бы товарища Вальде в целяхсокращения пайщиков-концессионеров. Не мог он этого не понимать — жизнь прожилбурную и интересную, включая семнадцать лет лагерей…

— Но ты точно не ошибся? — спросил Смолин.

— А что, у нас дно Шантары прямо-таки усыпано«Остинами»? — хмыкнул Кот Ученый. — За все время существованияШантарска «Остин» тут имелся один-единственный. Я над ним прошел метрах в пяти.На дне, на боку лежит именно «Остин», и дверца распахнута… Вот оно, дерево, ивот он, мужик в пиджаке… — он показал на берег. — Я имею в виду вотон, ориентир — прямо напротив во-он той светло-желтой девятиэтажки на левомберегу. Давай на мелководье, здесь у нас веревки не хватит…

Сидевший на руле Шварц кивнул и медленно повел моторку кберегу. Глядя через борт в темную, практически непрозрачную воду Шантары, КотУченый командовал:

— Еще немного… Ага! Глуши мотор, кидай якорь.

Заглушив мотор, Шварц без малейшей натуги поднял над бортомтяжеленный бронзовый якорь — самый настоящий, из смолинского магазина взятый, скакого-то маломерного суденышка сороковых годов. Все инстинктивно отшатнулись,хотя поголовно сидели в одних трусах: якорь звучно плюхнулся в воду, взметнувнехилый фонтан брызг, клубок белой нейлоновой веревки принялся ожесточенноразматываться, подпрыгивая. Вскоре он унялся и замер, кольца веревки всплыли наповерхности воды, и Шварц порядка ради их втянул в лодку, смотал.

Лодка стояла на якоре метрах в десяти от берега, течение тутпочти не чувствовалось — его глушил широкий мыс, далеко вдававшийся в Шантару вполукилометре отсюда. День выдался прекрасный, на небе ни облачка, и берег былбезлюдным — в этих местах отроду не устраивали пикников, хватало других,гораздо более живописных. Голый каменистый берег, поросший жесткой травой ипродуваемый всеми ветрами, голая равнина, примерно в полукилометре упиравшаясяв крутые, поросшие пихтой сопки. Если ехать из Шантарска — примерно в двух споловиной километрах дальше того исторического обрыва, где до сих порвозвышается каменюка — памятник Кутеванову.