Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я проглотил то, что Христа при мне назвали ублюдком и запил Силоамским. Рабби Акиба был забавным стариком, но только если речь не заходила о христианстве.
На восьмой день Эммануил отпустил народ.
Было утро третьего тебефа. Я пришел к Терезе. Был трезв, как стеклышко, зато принес с собой бутылку Бордо.
— Вас давно не было, — сказала она.
— Я собственно попрощаться.
— Что случилось?
— Сегодня вечером я стану бессмертным.
— Святым? — удивленно спросила она.
Она не знала. Ничего удивительного: Эммануил не афишировал теорию трех посвящений.
— Скорее полноправным апостолом Эммануила.
Я поставил бутылку на стол и разлил вино по тяжелым тюремным кружкам с округлыми краями. Из чего их делают, из свинца?
— Что это значит? — спросила она.
— Вино?
— Вино на прощание — я поняла. Что значит стать «полноправным апостолом Эммануила»?
Я опустошил кружку. Она тоже пригубила свою.
— Эммануил может воскрешать из мертвых.
— Да, я слышала. Но говорят, воскрешенные им теряют душу.
— Не знаю, насчет души. Но они становятся другими. Все апостолы, кроме нас с Марком уже прошли через это. Настала моя очередь.
— Чтобы воскреснуть, надо сначала умереть.
— Конечно. Эммануил обещал мне легкую смерть.
— Беги!
— Тереза, ну куда я побегу? К твоим друзьям? Я отравил газом более сотни человек.
— Ты спас более полутора тысяч!
— Я не знал… У тебя появилась связь с внешним миром?
— Появилась. Они в катакомбах Бет-Шеарим.
Она побледнела, запнулась: поняла, что сказала лишнее. Но собралась с духом и продолжила:
— Беги к ним. Они тебя примут.
Я налил себе еще одну кружку. Вино Терезы было почти не тронуто. Я и не заметил, как мы перешли на «ты».
Выпил.
— У меня к тебе другое предложение, правда, оно звучит также как твое: «Беги!» Я не уверен, что смогу оберегать тебя после смерти и воскрешения.
— Почему ты не хочешь бежать?
Я усмехнулся:
— Ну, например, потому, что я очень люблю своего Господа.
— Даже сейчас, после всего?
— Особенно сейчас.
Она вздохнула.
— Тогда почему меня спасаешь?
«Потому что я люблю тебя». Я чуть не сказал этого вслух. Боже, как глупо! Апостол Эммануила влюбился в святую. Марк умрет со смеху.
— Потому что грешен, — сказал я. — В общем, так. Сегодня ночью твою камеру забудут запереть, охрана будет пьяной и сонной — уходи. Это единственный шанс.
— Я буду молиться за тебя.
Я поднимался по ступеням к западному входу в храм. Прямо передо мной возвышались арки «весов». Дул холодный ветер, а над головою сияло звездное небо.
Храм был слабо освещен. Два высоких подсвечника в форме Солнца Правды справа и слева от алтаря, расположенного в центре храма, как две искры внутри огромного темного кристалла. Алтарь, точнее жертвенник: черный камень с выбитой трехлучевой свастикой и надписью «RGES».
За алтарем, опираясь руками на камень, стоит Господь.
— Иди сюда, Пьетрос, ты вовремя.
Я подошел. На алтаре — кинжал. Светлое лезвие, золотая рукоять, украшенная алмазным Солнцем Правды.
— Пьетрос, преклони колени.
Я послушался.
— В Коране сказано: «Господь ближе к человеку, чем яремная вена», — сказал Эммануил.
Я понял: жертвоприношение Авраама. Упадет ли камень мимо жертвы? Отведет ли смерть рука Господня?
Он взял кинжал.
— Ближе, Пьетрос, ближе. Это легкая смерть. Одна из самых легких, заповеданная в Торе. Потеряешь сознание прежде, чем сможешь что-либо почувствовать. Помнишь сказано: «кто потеряет свою душу ради Меня — тот спасется». Я люблю тебя, Пьетрос.
Он занес кинжал. Я увидел, как он сверкнул.
На камень упало пламя. Огненный шар. Словно в алтарь врезался болид. Мне обожгло лицо и отбросило на пол.
Только теперь я почувствовал боль. Потрогал рану. Ерунда! Царапина! Ни до яремной вены, ни до сонной артерии он не достал.
Я поднял голову и увидел искаженное яростью лицо Эммануила.
— Сын Бездны! — прогремел голос.
Я вздрогнул и обернулся. У входа в храм стоял высокой седой старик в белых одеждах.
— Здравствуй, Илия! — усмехнулся Господь. — Хорошо, что пришел. Я тебя обыскался.
— Я не дам тебе осквернить место, где витает дух Святая Святых.
— Ты бессилен передо мной. Смотри, ты даже не обжег мне руку. Эммануил спустился с возвышения, на котором стоял алтарь и пошел навстречу Илии.
Из-под свода Храма упал сноп пламени и накрыл Господа. У меня перехватило дыхание. В следующее мгновение Эммануил шагнул из огня, словно его не было. Даже одежды не опалило: тот же незапятнанный, сияющий, как луна, белый хитон.
— Ты силен, Сатана, но твое время подходит к концу. Твое царство уже рушится.
— Мое царство — лучшее, что было построено на этой земле. Тот, кто мне мешает, не любит людей.
— Отец лжи!
Они сближались. Эммануил был уже в нескольких шагах от старика.
— Старо и неоригинально. Кто теперь на это купится? Все относительно, пророк! Моя ложь — моя правда, твоя правда — для меня ложь.
На Господа снова упал огонь, но он прошел и через него, словно не заметив. Шагнул к Илии и взял его за руку. Пророк не умер, но его лицо исказила боль, и он упал на колени.
— Пьетрос, позови охрану.
Я вынул сотовый и позвонил Марку. Как выяснилось пункт охраны храмовой горы в двадцати метрах отсюда.
Появились солдаты. Все, как положено: в камуфляже и с автоматами.
Эммануил кивнул на Илию:
— Арестуйте этого старика!
Потом обернулся ко мне. Подошел к алтарю, подобрал оплавленный кинжал.
— Тебе удивительно везет, Пьетрос. В который раз мимо! Точнее тебе удивительно не везет. Не сегодня. Иди домой, спи. Но это только отсрочка, не более. Жди. Ты умрешь и воскреснешь, обязательно. И скоро.
Я вышел на свежий воздух. Как ни странно, я даже не был рад. Казнь просто откладывалась. Ожидание мучительнее самой казни. Надо попросить его избрать для меня другую смерть: мне не нравится быть жертвенным бараном для всесожжения.
Была зима, столь же аномально холодная, насколько жарким было лето. По улицам мела метель, и снег лежал на листьях пальм и хвое кипарисов.