— Я беременна.

В комнате повисла оглушительная тишина. Ее слова были сродни эффекту разорвавшейся бомбы. Мы во все глаза смотрели на Викторию, пытаясь осознать сказанное.

— А ревешь-то, что так горько? — со страхом в голосе уточнила мама, спустя некоторое время, явно опасаясь услышать нечто страшное. — С малышом что-то?

Я тоже замерла, страшась получить положительный ответ на заданный вопрос.

— Нет, с ним все нормально, но… я же буду матерью одиночкой! — воскликнув, она взмахнула руками.

— Дуреха, — с облегчением выдохнула мама, смахивая слезинки, притаившиеся в уголках глаз.

— Ви-и-ика, — я присела на край дивана, обнимая сестру за плечи. — Ну и напугала ты нас, до дрожи. Голосишь так, как будто кто-то умер. Да тут радоваться надо, а ты…

— А я не радуюсь! Потому что это не справедливо! — и крупные слезы вновь покатились по ее щекам. — Ты столько лет мечтаешь о детях, а у меня это вышло случайно! Из-за моей безголовости! Да и какая из меня мать?! Если я даже не смогла малышу отца обеспечить!

От железобетонной логики младшенькой у меня дернулся глаз.

— Вика, — смотря на нее, как на неразумное дитя, произнесла, печально улыбаясь: — какая из тебя получится мать, покажет лишь время. А сейчас вытри слезы и все четко, по порядку объясни. А то маму сейчас Кондратий с тобой хватит.

Вика виновато посмотрела на нее, крепко обнимая.

— Мамуля, прости. Прости меня, пожалуйста. Я у тебя такая непутевая.

Мама, прижав младшую дочь к груди, нежно провела по волосам.

— Не говори глупости! Лучше и правда расскажи все как есть, а потом уж вместе примем решение, как быть в этой ситуации, хорошо?

Тори кивнула и, вытерев слезы тыльной стороной ладони, размазала тушь. Немного помолчав, поделилась с нами событиями своей бурной личной жизни.

— Это вышло непреднамеренно… Просто так получилось, — она вновь замолчала, комкая в руках край кофты.

Понимая, что таким путем мы будем долго дожидаться информации, я, налив нам с мамой «красного успокоительного», взяла все в свои руки.

— Понятно, что ничего не понятно… — и пригубив вина, приступила к «допросу». — Тогда начнем с простого. Какой срок?

— Семь недель, — уже значительно спокойнее начала Вика.

Видно, ей было проще отвечать на вопросы, чем собрать свои мысли в кучу и рассказывать все самой. Что же, если ей так легче, то ладно.

— Почти два месяца, — пристально посмотрев на сестру, покачала головой. — А почему нам сразу не сказала? Сама ходила дергалась и нас переживать заставила.

Она лишь виновато опустила взгляд, на маму при этом старалась не смотреть, и неопределенно пожала плечами.

— Дочка, Светочка права. Мы же тебе не чужие люди, — мать, поставив фужер на стол, принялась обнимать Викторию, участливо интересуясь: — Он отказался от ребеночка, да? Поэтому ты так переживаешь?

— Нет… Не совсем.

— А яснее выражаться можно? Твое «решительное» нет к чему конкретно относится: он не отказался или ты не переживаешь? — полюбовавшись игрой света в бокале, прикрыла на секунду глаза, обдумывая сложившееся положение.

— Он не отказывался.

— Слава богу! — с облегчением едва слышно прошептала мама.

— Он не знает о случившемся и никогда не узнает, потому что сообщать я ему не намерена, — сказано это было твердым, даже решительным голосом, хотя до этого она мялась, и такой уверенности не было и в помине.

Мы замерли, уставившись на девушку вопросительно, ожидая хоть каких-нибудь пояснений. Тори насупилась, но тоже хранила молчание.

— Викуль, — мать не выдержала первой. — Но так же нельзя. Он, как отец, имеет…

— Жену, — перебила сестра аргументы нашей родительницы очень коротко, но емко.

У матери глаза начали увеличиваться до размера блюдец, она, как рыба, то открывала, то закрывала рот, но ни звука не произнесла. А потом, потянувшись за бокалом, залпом его осушила. И Вику наконец-то прорвало.

— Отец не Ростовский. У нас в ноябре была спонтанная встреча с друзьями в клубе. Там же каким-то волшебным образом оказался и Кирилл. Мы поругались, хотя делить-то вроде бы уже и нечего, но тем не менее. И я на эмоциях и назло ему… — сестра прервалась, потянувшись за стаканом воды. — В общем, сглупила. Как-то так.

— Ну то, что отец не Ростовский, стало понятно уже после твоего пояснения относительно наличия у твоего кавалера супруги. Не слышала, чтобы Кир менял статус, — философски изрекла я, наблюдая, как мама налила уже третий бокал вина и выпила его, как воду. Тори на это тоже обратила внимание.

— Мам, прости-и-и, — простонала сестра.

— Да чего уж там, — неопределенно махнула та рукой. — Бывает. Только… сказать бы все равно надо. С малышом мы поможем, это даже не обсуждается, но…

— Но не могу я ему сказать, правда, не могу.

— Почему? — вырвалось у меня спонтанно.

— Я и так чувствую себя последней дрянью, что влезла в чужую семью, а здесь еще и это… — Тори передернула плечами, уставившись на свои подрагивающие от напряжения ладони.

— Дочка, что значит «влезла»? Ты специально, что ли?

— Мам, ты чего! Нет, конечно! — она замялась, но все же выдавила из себя: — Просто он спрашивал… а я сказала, что на таблетках и…

— И-и-и… — опешила от ее пояснений. — Что с ними не так? Ты их не пила?

— Пила. Но девичья память… несколько штук пропустила, когда ночевала у родителей в ноябре, забыв блистер дома. Поэтому я и не могу пойти и все рассказать! Получается, что я ему соврала.

— Не обижайся на меня. Все что я сейчас скажу, это любя, — и в кои-то веки я взорвалась. — Так вот у тебя не память девичья, а мозги куриные! Ты о чем только думала, когда говорила такое почти первому встречному?! А если бы тебя не ребенком, а СПИДом наградили?

— Света!

— Вика?

— Девочки!

Что еще сказать в данной ситуации, я просто не знала. Да и смысл ей что-то говорить, ругать или вправлять извилины, когда все случилось и наличествует результат, практически, налицо.

Сестра прониклась моей короткой, но эмоциональной отповедью.

— Ты права, я безголовая. Вот, спрашивается, чем я лучше вашей пресловутой Оленьки, которую сама так ругала?! Правильно, ничем. А ведь божилась, что с женатыми ни-ни… Зарекалась свинья желуди не есть, так и я.

В комнате повисла тишина, которую разбавляли лишь тиканье старинных часов, доставшихся от деда, и тяжелые вздохи матери.

— Господи! Викуля, да как же тебя, дочка, так угораздило-то, а? — она потянулась за бокалом, но заметив, что тот оказался пуст, так же как и бутылка, отдернула руку.