оттого, что я сделал это, словно я выиграл чемпионат мира по футболу и Кубок Дэвиса одновременно, хотя, должен признаться, я не вполне понял, что именно произошло. А если совсем честно, я в очередной раз чувствовал себя так, словно меня разорвали пополам, как лист бумаги, когда его выбрасывают в помойку: я ощущал блаженство и горечь, потому что я предпочел бы пережить эти мгновения с Полин, при всем уважении к Наташе, которой буду благодарен до конца жизни, хотя выразить ей благодарность, наверно, так и не сумею. Жизнь – это то, что происходит с тобой, когда у тебя совсем другие планы, – папа часто цитирует Джона Леннона, одного из «Битлз», убитого за то, что он мечтал сделать мир лучше.

Жизнь накатила на меня, как волны на пляж, захлестнула, затопила. Я был весь заполнен водой, вычерпывать ее не имело смысла. Моя взрослая жизнь уже виднелась на горизонте, на том берегу океана, и это должна быть Америка, с ее невообразимыми возможностями, с ее неоновыми огнями и статуей Свободы, и у меня было странное ощущение, что я уже начал свой путь через Атлантику с большой вероятностью пойти ко дну, поскольку в моем корабле пробоины со всех сторон – для ранимых людей это большая проблема. Но до Америки еще будет Италия, и в этой маленькой палатке, где-то между Шамони и Миланом, в четыре или в пять утра, в эти несколько мгновений, которые я никогда не забуду, с девушкой, которую я не любил, с которой даже не был знаком, мне показалось, что я видел Венецию.

Воскресенье 15 апреля

Известно, что утро нередко бывает трудным. Нас разбудил громкий хлопок или очень сильный удар по стальному листу, как если бы кто-то швырнул огромный камень в наш трейлер. Когда я открыл глаза, Фабрис уже высунул голову из палатки. «О, черт!» – это был его единственный комментарий. Чуть погодя он добавил: «Эмиль, посмотри!» Наташа спрятала голову в спальник, твердо решив не просыпаться раньше времени, а я встал на четвереньки рядом с братом и выглянул наружу. Метрах в пятидесяти от палатки стояли двое очень элегантных мужчин с клюшками для гольфа. Я окинул взглядом окрестности, и передо мной предстала реальность, беспощадная в своей неопровержимости: сами того не зная, мы устроили привал на поле для гольфа.

Появился папа, одеваясь на ходу, и подобрал мячик, который только что попал в трейлер.

– Что за безобразие?! Вы не имеете права! – крикнул он итальянцам, которые невозмутимо глядели на него. Если бы они взяли автоматы и начали нас расстреливать, у них был бы такой же взгляд. Папа рассмотрел шишку, вздувшуюся на корпусе трейлера под самым окном, и взорвался: – Мы сейчас протокол составим, понадобится серьезный ремонт кузова, имейте в виду, вам это недешево обойдется! Надеюсь, у вас хорошая страховка!

– Вы говорите по-французски? – крикнул один из них с итальянским акцентом.

– О да, месье, на языке Мольера! – Не знаю, для чего ему понадобилось это уточнение: здесь оно никого не впечатлило.

– Так вы французы или румыны? – продолжал допытываться итальянец, на вид лет шестидесяти, хорошо воспитанный и явно с большими доходами: не то что мы, которые не могли похвастать ни тем ни другим.

– По-вашему, если у нас трейлер, значит, мы румыны?! Вы понимаете, что это сегрегация?

– Значит, французы?

– Да, и гордимся этим!

– Румыны так не скандалят, – согласился итальянец.

– Вы в меня стреляете, а потом еще говорите, что я скандалю?

– Вам надо уехать отсюда как можно сейчас, это приватная территория, – ответил итальянец. До этого он говорил на правильном французском языке, но теперь занервничал и стал делать лексические и грамматические ошибки.

– Конечно, мы уедем, нас ждут в Венеции. Но перед отъездом мы спокойно позавтракаем, нравится вам это или нет. Верно, дорогая?

Мама стояла в дверном проеме трейлера и с некоторым недоверием смотрела на действующие силы.

– Я поставила воду для кофе, может, ты предложишь этим господам по чашечке?

Она меня удивила: если однажды у моей матери обнаружат шестое чувство, это точно будет не инстинкт гостеприимства.

– Месье Джакомелли – член итальянского правительства, он министр, – сказал наш собеседник, представляя своего спутника.

– Не вижу связи, – буркнул в ответ папа, притворяясь, будто не понял, что ему угрожают.

– Связь очень простая, если вы сию минуту не уедете, здесь будут полицейские машины, много и всюду, и вы рискуете сильно опоздать в Венецию.

Услышав эту новость, я ощутил отчаяние и одновременно покорность судьбе.

– Папа, не надо задерживаться, ты же обещал, что мы успеем!

Но папа был непреклонен:

– Сначала я выпью кофе.

Мы были близки к катастрофе. Мама тут же принесла ему кофе и стала упаковывать остальные вещи.

Тем временем мой брат велел Наташе встать и начал быстро складывать палатку. Папа с любопытством уставился на красивую молодую женщину, появившуюся неизвестно откуда.

– Кто эта дама?

Фабрис взглянул на папу, на Наташу, потом опять на папу, и лицо его выразило крайнюю степень сдержанности и осторожности.

– Понятия не имею, – решительно заявил он.

– Ты что, издеваешься?

– Клянусь тебе, папа!

– Эмиль, кто эта девушка, которая была с вами в палатке?!

– Это Наташа.

– Добрый день, месье, – представилась она и протянула ему руку с ослепительной улыбкой, от которой, как от глобального потепления, могли бы растаять ледники обоих полюсов Земли.

– Добрый день, мадемуазель, очень приятно, я – Бернар.

Он не отпускал ее руку, так могло продолжаться два часа.

– Нашли время разводить церемонии, у нас легавые на хвосте! – грубо вмешалась мама. Сцена ревности после стольких лет, прожитых вместе, – это было очень трогательно.

Фабрис велел мне сложить палатку и спрятать в багажник, пока он будет прицеплять трейлер к машине и убирать из-под него башмаки. Итальянцы смотрели на нас таким взглядом, каким люди в зоопарке смотрят на зверей, скачущих в клетке.

– Я не боюсь министра, – бурчал папа, садясь за руль, – я уезжаю потому, что вы так хотите, а сам я остался бы, дождался бы, кого они там пришлют, хоть карабинеров, хоть армию, да, напустили бы на нас армию, вот мы повеселились бы!

– Армию не посылают против горстки людей, папа, – обиделся мой брат: надо вам сказать, он вообще легко обижается. – У армии есть дела поважнее!

– Правда? А чем же она занимается в мирное время помимо того, что сидит и ждет войны?

– Чушь! Мы не сидим и ждем, мы тренируемся!

– Прямо все-все? Не рассказывай мне, что у вас в казарме нет сачков, я не поверю.

– Конечно,