прежде за причину своежития в Ивере и Ватопеде. Что нравится нам, то может быть плодом самых противоположных настроений нашего духа. Это известное в психологии неестественное явление души человеческой остается, повидимому, равно приложимо и к обществам, устрояемым по идее самой строгой правильности раскрытия духа. Жалоба на бедность, однако же, есть самая обыкновенная речь на Св. Горе. Источник ее, по моему мнению, не столько в действительном сознании нужды и недостатка, сколько в сличении достатков одной обители с достатками другой. Там же, где нет места этому сличению, как, например, в Ватопеде, есть другая возможность – делать сличение положения нынешнего с положением прежним, чтобы, во что бы то ни стало, удовлетворить исторически наследованной монастырями страсти нищенства, столь неприятно оттеняющей собою светлый и дивный образ Афона.

Утро следующего дня мы посвятили на обозрение, к сожалению, беглое, монастыря. Он невелик, но хорошо обстроен, со множеством помещений, из коих немалая часть пустеет – за неимением жильцов. Церковь – большая и хорошая, выстроенная по общему плану святогорских соборов. «История» говорит, что она построена в 1740 году. Между тем Барский, бывший здесь в 1744 г., видел еще старую церковь, которую называет расседшеюся на многих местах и готовою к падению. По уверению его, прежний собор был весь из кирпича кладен «кроме каменя», и был делом рук «древних христиан, прежде населения там иноческого обитавших». Передаваемый им план его существенно различен с общепринятым на Св. Горе и может свидетельствовать об эпохе, древнейшей XI и даже X века. Так что действительно может быть дана некоторая вера местному преданию, если не ученому измышлению, что на месте нынешнего монастыря был в языческие времена город, в котором по обращении жителей в христианство была и епископия, как говорит «История». В Ватопеде также неподалеку от собора видели в земле основания древних кирпичных построек – римской, конечно, эпохи, которые дают повод предполагать существование там некогда города и, может быть, тоже церкви, подобной бывшей филофеевской. Из описания Барского видно, что церковь та была огромных размеров. Может быть, первоначально это была базилика, обращенная христианами первых веков в церковь. Во всяком случае, блаженной памяти пилигрим наш видел древнейшее здание Афонского полуострова, но, к сожалению, не оценил надлежащим образом его исторического достоинства. Он видел даже иконописание его, но удовольствовался тем, что назвал оное «неискусным». Спасибо и за то. По крайней мере, теперь не мучишься напрасными предположениями о важности того, что исчезло невозвратно. Теперешний храм (в честь Благовещения пр<есвятой> Богородицы) украшен также весь стенным иконописанием (в 1752 г.) средственного достоинства. Внутреннее убранство его так похоже на виденное мною в других церквах, что я не нахожу, что бы сказать о нем. Из святыни, коею владеет обитель, замечательнейшая есть кисть правой руки св. Иоанна Златоустого. Она, по обычаю, в обоих оконечностях окована серебром, так что персты представляются как бы в наперстках. Святыня эта подарена монастырю императором Андроником, подписавшимся под хрисовулом, по поводу сего подарка данным, Дукою, Ангелом, Комниным, Палеологом. Впрочем, на серебре оправы есть другая надпись, которая относит дар сей ко времени императора Феодосия младшего. Из хрисовула видно, что один из иеромонахов филофеевских, бывши в Константинополе, удостоился чести быть духовником самодержца, и в возмездие своих добродетелей приобрел от него в дар монастырю св. мощи 6792 (1284) года. Рука мала, как юноши, и сохранилась весьма хорошо. На какую бездну размышлений вызывает десница Златоуста! Поистине, это – сокровище обители. Чем объяснить то, что набожнейший из царей греческих согласился лишить Константинополь подобной драгоценности? Предчувствием горестной развязки запутанной истории византийской. Св. Гора как бы именно с тем и заселилась, по кр<айней> мере застроилась монастырями-крепостями, чтобы укрыть и сберечь в себе священное наследие склонявшего под меч варварский свою обремененную гневом Божиим выю Царя-града. Есть также небольшая (и единственно известная) часть мощей преп. Луки Элладского. В обители угодника от мощей его не сохранилось ничего. Утрату их приписывает она набегу франков, т. е., конечно, крестоносцев. Появление части их на Св. Горе могло бы, может быть, объяснять несколько темный факт сохранившегося в преданиях афонских набега папы на Св. Гору. – Обширная трапеза монастырская – древнее церкви. Она выстроена царями Иверии Львом и сыном его Александром. Не имея под рукою никакого сочинения о Грузии, я не могу сказать, когда жили эти цари. Стены трапезы расписаны, может быть, современно постройке ее. По обычаю Св. Горы, изображены преподобные и постники – в пример и поучение ядущим братиям. Возле двери изображены и благочестивые строители трапезы. Несмотря на то, что «История» называет трапезу всесветлою (ὁλόφωτος), она так мрачна и задымлена, что стенопись едва различается. Из других зданий монастыря мы посетили больничную церковь св. Ио<анна> Златоустого с несколькими старыми на досках иконами. Ее «История» называет «древнею». – К удивлению моему, ни Барский, ни летописец местный ни слова не говорят о библиотеке монастырской. Последнему можно извинить этот пропуск, потому что библиотека не подходила под его рубрику, не составляя ни местоположения, ни здания обители ни одного из подвизавшихся в ней святых. Но не стеснявшемуся никаким планом и вовсе не ритору (хотя и учился во львовской академии «у профессора риторического сначала осмь или десять дней, а потом еще яко две седмицы»), любезному соотчичу – непростительно. На расспросы наши о библиотеке нам отвечали в таком тоне, как бы ее вовсе и не было. Это, впрочем, не помешало нам пойти и осмотреть ее. Оказалось в ней книг числом около 300 – наибольшею частью рукописей, из коих около 50 кожаных, – все церковно-богослужебного назначения. Есть около 20 евангелий, несколько апостолов, псалтирей, много панегириков, синаксаристов и пр. Есть целая книга о житии и чудесах св. Григентия, епископа эфнопского (у нас известного под именем Григория Омиритского). Между евангелиями есть одно (перг. лист. два столбца) отличного прямого письма с золотыми и разукрашенными заглавными буквами. Его показали мне за славянское, и немало дивились потом, когда я стал читать из него по-гречески. Вероятно, сему мнимому славянству его надобно приписать то, что почти двух третей его из средины уже не существует, потраченных на обертки печатных книг и др. потребности. (Подобную обертку из этого самого евангелия, уже отслужившую свою службу и валявшуюся на полу, я выпросил себе.) На последнем листе сего евангелия есть скорописная заметка с именем некоего чиновника «τῆς Μεγάλης Βίγλης, верного слуги императора Константина Мономаха». След<ственно> книга не позже XI века170. Есть слова преп. Исаака и Анастасия Синайского,