бедных и богатых, а еще лучше – поставить монастырь на такую славу подвижнической жизни, чтобы и бедные и богатые стремились в него сами без зазыва, как стремились некогда в пустыни Нила и Иордана тысячами, – одною силою имени того или другого чудотворца.

Назначенные Барским три четверти часа для переезда от Филофеевского монастыря к Каракальскому еще не прошли, а мы были уже под стенами последнего. Монастырь совне похож на только что оставленный – невелик и явно принадлежит к третьему разряду. Его башня замечательна по красоте своей. Вход в монастырь с запада. Прошедши ворота, прямо становишься в лице соборному храму Св. апостолов Петра и Павла, хотя и не посредине его, а с левого угла. Эта особенность входа делает первое впечатление обители на посетителя приятным. Был полдень. Мы нашли в монастыре тишину пустынную. Не скоро сыскался, кто бы нам мог отворить церковь. В ожидании мы рассматривали стенную живопись паперти. Она в общем святогорском стиле. Ей нет еще и і00 лет. Чуть мы вошли в церковь, она наполнилась братиями, возвращавшимися из трапезы. Один из них рекомендовался бывшим учителем карейского училища. Со спутником моим он немедленно заговорил по-французски. Оказалось, что он не раз уже служил ему драгоманом. Мы занялись рассматриванием церкви. Она имеет обыкновенный план святогорских церквей, и, во вкусе афонском, украшена хорошо. Стенная живопись ее, начала прошлого столетия, – в общем византийском стиле; художество ее Барский называет «лепотным», к каковому отзыву я ничего не могу прибавить; а убавить от него нечто можно бы безнаказанно. В его время церковь была «новоиконописанна» и, конечно, блестела всею яркостью и пестротой красок. Теперь время посгладило резкость цветов, и иконопись, по мнению моему, должна была от того выиграть; при всем том до истинной лепоты она не дошла. В притворе она в некоторых изображениях даже ужасна. Я не мог без содрогания смотреть на одного мученика, раздранного пополам деревьями, к верхушкам коих он был привязан ногами, – стремглав повисшего головою, – с рассыпавшимися внутренностями. Фактически, конечно, это справедливо; но цель изображения едва ли достигается. За чувством отвращения скрывается, или и вовсе теряется, жалость к страдальцу; и ничем не нудишься поставить себя в спасительное сравнение с ним. Все бежит из души при виде этого распластанного тела. Где-то я, не припомню, видел также изображение пророка Исаии, перетираемого пилою. Боже мой! Что за ужасная картина! Надобно щадить взор богомольца как от соблазнительных, так и от отвратительных положений бедного тела нашего, в котором и без того воззываемый к богомыслию ум находит столько поводов забывать свое призвание! – В алтаре есть, по обыкновению, довольно развешанных по стенам и сзади иконостаса малых икон на дереве, между коими есть и ветхие, привлекавшие к себе всегда преимущественное наше внимание. 5 или 6 из них представляют первоверховных апостолов, почти соединенных лицами, как бы объемлющих друг друга и готовых ко взаимному лобызанию. Это чрез меру живое и наглядное выражение мысли св. Церкви о единстве апостолов, «разделенных телесы, но соединенных духом», редко можно встречать вне Афона. Его заменило в последствии времени изображение апостолов хотя тоже совместное, но в независимых положениях, причем у Петра вместо раскрытого треугольником свитка являются в руке уже ключи, а у Павла вместо связки і4 малых свитков – одна книга; а еще позднее (если не ошибаюсь) они изображаются держащими церковь. Встречаемое иногда у нас изображение ап. Павла с мечом неизвестно на Востоке и, думаю, не совпадает с духом апостольских изображений в древней Церкви, которая желала представить их всемирными проповедниками Евангелия, а не мучениками. Да и мучеников она, сколько мне известно, никогда не представляла с орудиями их страданий, а всегда с одним крестом в руке – якорем их непостыдного упования.

Мы поклонились святыни обители. Между св. мощами есть малые части Предтечи, ап. Варфоломея, св. мученика Поликарпа и других, позднейших святых. – Мы не любопытствовали видеть ни библиотеки, ни ризницы монастыря, ни та, ни другая не славятся. К первой привязывается бывший с одним путешественником еще не так давно (в 30-х годах) случай, доставивший ему целый мешок рукописей в обмен за мешок овощей. По другой редакции этого еще свежего, но темного предания, путешественник искал клочка бумаги, чтоб обвязать стакан с вареньем, а ему дали целую пергаменную книгу174. Читатель из двух преданий потрудится избрать вероятнейшее или составить третье – смешанное. Сущность предания очевидна. Теперь подобные случаи, конечно, уже невозобновимы. Монастырем управляет человек строгий, умный и образованный. Но по смерти его опять может быть избран какой-нибудь садовод или повар, и то, что осталось еще в библиотеке, опять может попасть в чей-нибудь мешок. Нет! Возвращаюсь к недавно высказанным мыслям. Неприкосновенность библиотек святогорских надобно оградить не той или другой случайной личностью, а общими положениями. Пусть будут составлены и обнародованы каталоги всех библиотек, и пусть монастыри войдут в книжные сношения один с другим, – в живую мену сведениями о том, что каждый из них имеет; тогда упрочится навсегда целость и неприкосновенность того, что у них есть, а может быть, даже отыщется и то, чего теперь уже нет и что некогда было. – Обзор грамот и актов также оставлен был нами по недостатку времени, хотя и любопытно было бы взглянуть на грамоту имп. Романа Диогена, XI века.

Несколько слов о названии монастыря. В упомянутой нами выше филофеевской «Истории» действительно помещено приведенное «Путеводителем» сказание о том, что ктитором обители был имп. Антонин Каракалла. Сказание это, очевидно, привязано только к имени Каракалла. Нелепый во всех отношениях император, вследствие сказания этого, сделал бы еще одну хронологическую нелепость – выстроил монастырь в начале III века! Но на помощь сказанию выступает жизнеописание св. преподобномученицы Параскевы (см. 26 июля), которая будто бы обратила в христианство Каракаллу? В нашем прологе обращаемый царь называется Антонием, в греческой минее, действительно, – Антонином. Но ничем нельзя доказать, что этот Антонин есть одно лице с Каракаллою. Это был царь (в смысле правителя) неизвестного некоего города, подобный другим царям других городов, Асклипию и Тарасию, упоминаемым в том же житии преподобномученицы. Из четырех виденных мною под древними актами подписей каракальских игуменов три пишут имя монастыря: (род. падеж) Καρακάλου, и одна: Καρακάλα, и ни одна не удвояет буквы λ, так что Caracalla может быть случайным, и то неполным, созвучием греческому и святогорскому Καράκαλος175.

Мы пробыли в монастыре Св. апостолов около часа. В заметной книжке