подобно Шагалу, взлететь вместе с любимой в небо, взирая сверху на бестолковую суету внизу[12], это строение по величине, конфигурации и мрачности затмит всё остальное.

До революции здесь обосновалась жандармерия, и улица получила название «Полицейская»; потом, в первые годы новой власти, лихие пожарные заселились в здание с двадцатью четырьмя лошадиными упряжками, гвалтом, гиком и звоном, будоража обывателей днём и ночью. Спокойствие воцарилось позже, и улица стала называться заковыристым именем какого-то французского бунтовщика, порубившего головы многим европейским монархам и этим прославившимся на века. Теперь здесь воцарились долгожданная тишина и советские милиционеры со своим начальством.

Трамваи сюда не заворачивают из-за отсутствия шпал и рельс, троллейбусы — не имея манёвра развернуться; проникновению автомобилей препятствуют пугающие дорожные знаки. С некоторых пор здесь поселились тайна, запрет и страх. Гадкое предчувствие обязательных бед и неприятностей закрадывается в душу каждого, перешагнувшего порог этого учреждения по вызову хозяев. Что происходило внутри, известно немногим, а неведомое — самое мучительное чувство, но майор Квашнин как раз принадлежал к тому меньшинству, кто был посвящён во все секреты этой конторы. Сегодня он полагал ещё более расширить кругозор: в Управлении внутренних дел проводилось грандиозное совещание, поэтому на своём невпечатлительном «москвиче», чтобы не опоздать, он гнал вперёд, нарушая все заповеди дорожного устава и злоупотребляя служебным положением.

Накануне от начальства просочился слух о готовящейся серьёзной проверке из министерства, поэтому Максинов срочно трубил общий сбор. Поговаривали, будто генерал в большом гневе, без головомоек, внушений и напутствий не обойдётся. Докладов никаких не писалось, но Макс и без доклада умел погубить любого подчинённого, когда ему этого хотелось. Любого поставить во фрунт, если попадёшь под горячую руку. Поэтому на таких совещаниях многие начальники сжимались в креслах, не высовывая лишний раз головы, прятались за чужими спинами, уткнувшись в кучу бумаг на коленях, вытащив их заранее из папок и портфелей. Знали, что генерал имел привычку вдруг ни с того ни с сего поднять любого и задать вопрос, казалось бы, к обсуждаемой проблеме не имевший никакого отношения. Но попробуй не ответь! Кончались такие внезапные совещания по-разному, но всегда запоминались. Иногда входил в зал какой-нибудь бедолага с портфелем начальника, а вылетал налегке, без должности.

Перед Максиновым трепетали все — от рядового до полковника, а генералу другого не требовалось.

Квашнин едва успел занять своё место в отведённом следственному отделу ряду кресел, как двери зала совещаний отворились, и дежурный зычно рявкнул, подбросив собравшихся на ноги: «Товарищи офицеры!»

Максинов шёл первым, ни на кого не глядя. Легко, красиво, зло. Седой, в ладно сидящей на его статной фигуре форме с золотым шитьем и погонами, он мог казаться привлекательным, не будь на его лице безжалостных ястребиных глаз и маски брезгливого превосходства.

Поодаль, на дистанции в несколько шагов, степенной цепочкой держались заместители. Их было пятеро, каждый — неординарная личность. Толстый и громоздкий, выслужившийся из «гаишников» и ещё в их крикливой среде получивший прозвище «автобус», двигался первым. Следом аккуратный, партийных манер человек в интеллигентных очках. Но сними он очки, и без них стала бы видна его гражданская сущность. Когда-то судьба нещадно подшутила, поместив его в милицейские штаны, да так и оставила на всю жизнь. При нём имелась такая же гражданская папочка на замочке, которую он бережно нёс под мышкой. Наступал ему на пятки вышколенный служака с лицом робота. Казалось, он всё время получает посылаемые только ему команды-сигналы: вперёд! Налево! Направо! Стой! И слепо следует им.

Чуть поотстав от отцов-полковников, косил глазами моложавый татарин, явно стесняющийся своих четырёх маленьких звёздочек. Но грудь свою капитан держал высоко, с трудом скрывая норов жеребчика. Замыкал команду напомаженный красавчик с головой, блестевшей от бриолина и физиономией дамского угодника. Впрочем, был и шестой, но этот к руководству никакого отношения не имел. Начальник секретариата поднялся на подиум для соблюдения формы: пробежал вдоль стола, накрытого красным сукном, проверил наличие на должных местах бумаги, ручек, карандашей, коснулся рукой бутылок минеральной воды, поднял вопросительный взгляд на генерала и, получив утвердительный кивок, мгновенно налил в стакан бурлящий напиток. Вытянулся в стойке, оглядел зал, и исчез.

Никого из посторонних на совещание приглашено не было. Это ещё более смущало аудиторию. Старым служакам было известно: генерал любил приглашать гостей на свои ассамблеи — полугодовые совещания. Итоги работы за год не обсуждались без руководителей и первых лиц областного комитета партии, облисполкома, министерства. Сегодня генерал пренебрёг традицией, и это тревожило.

Квашнин, редко присутствовавший на подобного рода мероприятиях, наблюдал за происходящим с интересом. По неопытности он дёрнул было за локоть одного знакомого, чтобы поздороваться, толкнул легонько другого, но, получив в ответ гусиное шипение, остерегся и затих. К тому же рядом сидящий коллега, майор Аряшкин, так на него глянул, что Квашнину стало не по себе, и желание повеселиться испарилось совсем.

Генерал выступать с докладом не собирался. Не озвучив причины сбора, не поднимая головы, почти неслышно для зала, но вполне понятно для коллег за столом завёл разговор об общих проблемах: едва прошёл квартал, а рост преступности очевиден, много жалоб поступает от населения в аппарат, подводят участковые, далёкие от народа. Есть проблемы в организации аналитической работы мозга милиции — её штаба, он многозначительно глянул на одного из своих замов. Тот мгновенно отреагировал согласным кивком головы — учтём замечания! Все ждали, когда начальник заговорит о главном — о грозящей проверке из министерства и начнётся, наконец, то, ради чего их собрали. Но Максинов совсем расслабился, остыл, не задымившись, предоставил слово заместителю. Все вздохнули, переводя дух. Ложной оказалась на этот раз тревога. Бывает. Перегнули палку адъютанты, нагнетая обстановку.

Заместитель долго протирал очки на трибуне, потом полез в свою папочку за бумагами, начал старательно копаться. Складывалось впечатление, что он не знал, зачем его подняли. В зале завеселело, пошли тихие, а затем откровенные разговоры. Квашнин разочарованно принялся оглядывать аудиторию, поняв, что зря потратил время. К таким «посиделкам» он привык, теперь главное заключалось в том, чтобы вовремя выскочить из зала и успеть занять место в столовке на первом этаже. Иначе беда — и в очереди простоишь, и ничего вкусного не достанется.

Заместитель между тем, начав в обычной манере — издалека и занудно, минут тридцать плутал в общих рассуждениях, затем перешёл на лозунги, как обычно бывало: партийная закваска глубоко въелась в его интеллект. Не дожидаясь полного провала, генерал перебил его, посадил и поднял другого заместителя. Тот не продержался на трибуне и пяти минут, генерал погнал его, недовольно