Выдерживая паузу, Максим поднялся с места, взял дело и поднес его к судье, указывая карандашом на фотоснимок.

– Агата Никаноровна, – продолжил он, возвращаясь на свое место, – почему без платочка были?

– Так этот ж приперся, – нервно выпалила Хилер, – я в суматохе и не успела накинуть. Прицепился к этому платку-то!

– Если я правильно вас понял, отвечая на вопросы защитника, вы говорили, что суматоха началась в коридоре. Где вы неожиданно наткнулись на Вяземского. А до этого вы проснулись как обычно, спокойно поднялись с кровати, перебрались в коляску. После чего направились в кухню. А платочек вот, у изголовья. Как вы сказали? На спинке кровати.

– Да не одела и не одела! Не помню я. Забыла.

«Или просто в платке неудобно по потолку ползать?» – подумал про себя Максим.

В тот же момент в зале на потолке заморгали лампы. От перебоев напряжения освещение сначала резко потускнело, а затем отключилось вовсе. В слабом уличном свете, падающем из окон сквозь свинцовые грозовые тучи, по залу пошел испуганный гул взволнованных слушателей. Над пустырем за администрацией ярко просверкали молнии. Тут же прогремела серия раскатов грома. В моргнувших вспышках Максим с неподдельным ужасом заметил, что кресло подсудимой пустое. В сумерках зала он испытал волну промчавшегося по всему телу страха от мысли, что Хилер может быть где-то совсем рядом. Эти мгновения в состоянии тревожного ожидания и боязни неизвестного лишали рассудка.

Секунду спустя свет в лампах снова загорелся, Максим резко бросил взгляд в сторону стола защиты – обвиняемая была на месте и враждебно смотрела на него. Очевидно, никто, кроме него, не заметил этого эффекта галлюцинации.

Шум в зале прекратился, и Максим в который раз услышал в голове громкий стук своего сердца.

– Продолжайте, обвинитель, – скомандовала судья.

– Да, ваша честь, – сказал Архангельский, но его голос пропал. Открывая рот, как рыба, он не мог выдавить из себя ни слова. Сидя на месте, он глубоко дышал, смотрел на стол прямо перед собой и не мог вспомнить, о чем только что спрашивал допрашиваемую.

– Максим Андреевич? – вопросительно посмотрела на него Раиса Рахадимовна.

– А… Да. Прошу прощения, – сказал он, пытаясь успокоиться. – Мы установили, что в ходе осмотра места происшествия во дворе Хилер под верстаком обнаружен кухонный нож, торчавший острием в полу. Он приобщен к делу в качестве вещественного доказательства. Я бы хотел продемонстрировать его суду сейчас.

Судебный пристав вынес из подсобной комнаты черный мешок с вещественными доказательствами и положил его на пол перед столом судьи. Архангельский встал со стула, подошел к мешку и вытащил из него небольшой черный пакет с биркой. Распаковав из него нож, он взял его в руки и повернулся к Хилер:

– Скажите, Агата Никаноровна, этот нож… Он принадлежит вам? Для чего он использовался?

– Мой ножик. На кухне был.

– Кроме вас кто-то еще им пользовался? – спросил он, заметив, что подсудимая разволновалась, увидев распакованный нож.

– А как же. Внучка моя готовила с ним, – ответила она, взяв себя в руки.

– Будьте добры, скажите, пожалуйста, эээ… – ему никак не удавалось собрать мысли в кучу. – Как он оказался на улице торчащим под столом верстака, не могли бы вы объяснить?

– А мне почем знать. Этот небось и утащил с кухни.

– В какой момент во дворе вы увидели Дарью? Видели, как она вошла в калитку? Где в это время находился Вяземский, где были вы?

– Спустилась с крыльца, подобралась к нему. И Дашка вошла тогда же.

«Как умно было отказаться от допроса на следствии, послушать, что будет в суде, и уже потом давать показания. Все сходится теперь. Или так и было на самом деле?» – подумал Максим. Понимая, что на отвесной скале обвинения становится все меньше выступов, за которые можно цепляться, а защита уже приближалась к вершине правосудия, он решил сбросить тягостное снаряжение процессуальных ограничений и попробовать карабкаться с тем, что есть.

– Зачем вы попросили внучку вытащить нож из стола верстака? – спросил он подсудимую, выйдя в центр зала.

Хилер открыла было рот, чтобы ответить, но замерла, как восковая фигура. Корчагина, подумав, что ослышалась, в непонимании повернула голову на подсудимую, потом на судью. Раиса Рахадимовна надела очки и выпучила глаза на Архангельского.

В ходе этой немой мизансцены в кармане Максима завибрировал сотовый. Достав его и посмотрев на экран, он увидел входящее сообщение от Войлова: «Сожгли все, как ты сказал». В ту же секунду Хилер с раскрытым ртом схватилась за сердце и стала задыхаться. Удерживая нож за рукоятку, Максим подошел к своему столу, не отводя взгляда от подсудимой.

– Зачем Дарья вытащила нож из верстака и воткнула его в пол?! – повысив голос, громко спросил Архангельский и, бросив вытянутую руку с ножом вниз, воткнул его острием в свой стол. К всеобщей неожиданности Хилер, хватая ртом воздух, вдруг встала со своего кресла, от чего оно словно пушечным выстрелом отлетело назад и с грохотом врезалось в стену.

– За что вы утопили Вяземского?! – крикнул Максим. Все присутствующие в зале в недоумении устремили взгляды на Агату Никаноровну, которая, задыхаясь, схватила себя обеими руками за горло и обрушилась на пол без чувств.

Судья объявила перерыв в заседании. В зал вызвали врача, и, пока подсудимую приводили в сознание, Максим вышел на улицу подышать свежим воздухом. Скрестив руки на груди, он стоял под навесом веранды сельсовета и смотрел на серую землю, тонущую в непрекращающемся ливне. Мысли целиком занимала реакция Агаты Никаноровны на его провокации в судебном процессе. Не будь Хилер причастна к смерти Вяземского и ко всему, что ему открылось, она бы сочла его поведение за проявления бреда и отмахнулась от подобных притязаний. Неужто Войлов прав относительно ее сущности? Возможно ли, что способы защиты от ведьм с этими ножами в столах, которые отыскал Вяземский, имеют право на существование? В то же время он испытывал тяготящее чувство вины за приступ подсудимой. Как бы ему ни хотелось докопаться до истины, будет не очень хорошо, если она не переживет этот день.

Сзади открылась дверь, и вышла Корчагина. Трясущимися руками она достала из кармана пальто зажигалку и пачку сигарет. Прикурив одну, она глубоко затянулась и протянула пачку Архангельскому.

– Мне кажется, ты должна быть там, – сказал он и тоже взял из пачки сигарету. – Кроме тебя она тут никого не воспринимает.

– Я не могу больше, надо перевести дух срочно, – стуча зубами, ответила Корчагина.

– Здесь холодно.

– Там холоднее, – кивнула она назад.

– Как она, отошла?

– Еще несколько твоих дебильных вопросов – и точно отошла бы. В мир иной. Что это было, Макс? Что за шоу ты там устроил?