Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я встаю, мою свою тарелку и кричу Джошу в соседнюю комнату, что вынесла мусор, пока он был на работе: я рада, что у него в ушах наушники и что он не слышит, какие мелочи я теперь считаю достижениями.
Когда через неделю Джош съезжает, он забирает телевизор, игровую приставку, свою одежду, бо́льшую часть полотенец и диффузор для эфирных масел, который я ему подарила, а в итоге только я им и пользовалась. Я звоню своей подруге Дженис и говорю ей, что диффузора больше нет и теперь квартира пахнет как раньше, как будто где-то есть пятно с плесенью.
– Не могу его найти, – говорю я, опускаясь на колени и засовывая руку под диван, но там только сухой ковер, крошки, крючок для вязания.
– Дорогая, давай я приеду, – говорит она, – если тебе грустно.
Я сажусь на пятки и чувствую, как тянет сухожилия – еще одна приятная боль.
– Может, я неправильно все это воспринимаю, – говорю я.
– Могу приехать, как кончится смена, – говорит она. Мы с Дженис разносим коктейли во «Дворце Пана» – слишком пафосное название для места, где нас одевают в короткие шорты и тугие топики. Вчера вечером я работала и подавала напитки, а затем сама поглощала напитки в дерьмовеньком баре, существующем исключительно для официантов, которым надо выдохнуть после смены. Я отрубилась на диване; что телевизора больше нет, я обнаружила, только когда проснулась.
– Может, это знак, – говорю я, глядя на кружочек чистой поверхности там, где раньше стоял диффузор. – Одной необязательной вещью меньше.
Дженис знаки интересуют мало.
– Позвони, если понадоблюсь, – говорит она и вешает трубку.
Я беру записку, которую оставил Джош, – какой-то бред про то, что он не хочет устраивать сцен, но обещает позвонить мне попозже, очень скоро, – и выкидываю в измельчитель, чтобы он раздробил ее в ничто, а вслед отправляю четыре литра обезжиренного молока, которое так ему нравится: отвратительного, жидкого и синеватого, как кожа над венами.
Однокомнатная квартира без Джоша кажется пустой, но и более светлой: больше места в шкафу для полотенец, больше места на журнальном столике, где стоял телевизор, больше места у меня в груди, потому что то плохое, чего я ждала, уже случилось. Я сделала себе тост с коричным сахаром и разогрела в микроволновке вчерашний кофе. В отсутствие необязательного телевизора я включаю серию «20 или меньше» на ноутбуке. В этой серии участвовала хозяйка дома с двумя спальнями из Квебека, которую номинировала ее сестра. Даже несмотря на то что она успешный ветеринар, у нее дома «страшный бардак», «выгребная яма» и «вечный источник отчаяния для всей семьи» (по версии критически настроенной сестры). Аннет и Стив берутся за работу.
Больше всего в этой передаче я люблю два момента. Первый – когда они впервые заходят в дом и хозяин должен показать все комнаты. В этот момент ты понимаешь, насколько человек готов участвовать в процессе, насколько ему нужна помощь, насколько сильно все запущено. Ветеринарке стыдно показывать Аннет свою спальню, но она пытается отшутиться. В пустом шкафу стучат вешалки, а вся одежда раскидана по двум стульям: стул с грязными вещами и стул с чистыми. «По крайней мере, видна система», – говорит женщина с натянутым смешком; Аннет улыбается, поджав губы.
«Эти стулья с кухни», – говорит Аннет. У нее очень темные волосы, которые обрамляют лицо, и прямая челка. Всегда наготове блокнот. В гостиной у ветеринарки вместо подсвечника маленькая соусница. Воск заполняет ее наполовину. Мне очень нравится. А Аннет – совсем нет. Она делает ветеринарке комплимент в своем стиле: «У вас бардак и беспорядок. Но грязи нет». Я похрустываю тостом. Качаю головой. До двадцати вещей им еще плыть и плыть.
«Похоже, я не потяну, – говорит ветеринарка. – Не вижу в этом смысла».
«Представьте себе, – говорит Аннет, – что вы – охотница-собирательница, как древние люди. И можете оставить только то, что можете унести на себе».
Ветеринарка кивает, но, хоть я и обожаю эту передачу, мне кажется, что этот аргумент звучит не очень убедительно. Я не охотница-собирательница. Я бы не выжила, если бы ею была.
Конечно, – говорит Аннет, – не выжила бы. Но перед смертью хотя бы сбросила немного вес.
Стив говорит с ветеринаркой о ее отношениях с сестрой, и тут мне звонит мама – спросить, как дела.
– Как дела? – спрашивает она.
– Все хорошо, – говорю я. – Думаю, надо бы мне избавиться от лишнего хлама.
– Я видела документалку: оказывается, благотворители выбрасывают девяносто процентов вещей, которые им отдают.
– Сомневаюсь, – говорю я. Хотя, может, так и есть. Но я не хочу ссориться. – Если бы ты могла оставить себе только двадцать вещей, что бы ты выбрала?
– Паспорт.
– Ну, типа, необязательных вещей.
– Твоего отца.
Моя мать думает, что у нее отличное чувство юмора, поэтому, в наказание ей и в подарок самой себе, я не говорю, что Джош меня бросил.
Когда я вешаю трубку, передача все еще на паузе, в квартире очень тихо. Пятно с плесенью уже начинает скрести меня изнутри. Я чувствую его запах. Проверяю углы комнаты и снова смотрю под диваном. Хорошо хорошо хорошо, – мычу я про себя. Все хорошо хорошо хорошо. Чипсы в шкафчике, но я не буду их есть. А мокрое пятно мне просто привиделось.
(И все-таки я уверена: что-то издает этот запах, надо только отыскать источник.)
Я надеваю фартук и розовую бандану, достаю черные мусорные пакеты – такие прочные, что в них можно прятать хоть бутылки, хоть трупы. Я начинаю с кухни, потому что так всегда делают Аннет и Стив. На кухне не так много вещей, с которыми меня связывают чувства. И кроме того, Аннет же не монстр. Многое из кухонной утвари действительно необходимо. Маленькая сковородка, большая сковородка и большая кастрюля: необходимы. Шесть тарелок, миски, ложки, вилки, ножи: необходимы. Соковыжималка: необязательна, кладу ее в картонную коробку, на которой написала несмываемым маркером «ХРЕНЬ, МЕШАЮЩАЯ ТЕБЕ ЖИТЬ!!!» – как известно, если пишешь что-то таким маркером, все
