работы по отдельным аспектам изучаемой темы. Например, значительное влияние на его прочтение гностицизма оказали труды Ганса Йонаса. В текстах есть не только ссылки на «Гностицизм», но и прямые парафразы идей из труда Йонаса. Так, в шестой главе «Оккультного подполья», описывая спектр так называемых тайных традиций, сформировавших его ядро[307], Уэбб напрямую опирается на идею эллинистического синкретизма как почвы, взрастившей герметизм, гностицизм и неоплатонизм, идею, заимствованную из Введения к книге Йонаса. И характеристики, данные гностицизму, вытекают из положений Йонаса, как и сам термин «гностическая религия»[308]. В описании каббалы основным источником для Уэбба, разумеется, служат исследования Гершома Шолема. Следует он за Шолемом и в определении каббалы как «иудейского гностицизма»[309], что, безусловно, создает образ единого поля отверженного знания, которое имеет внутри себя немало общих черт. Этот образ дополняется теориями Фрэнсис Йейтс, к работам которой (наравне с исследованиями О. Кристеллера и Д. П. Уолкера) автор обращается, описывая ситуацию эпохи Возрождения. Идеи «герметической традиции» Йейтс легко угадываются в истории «отверженного знания», приведенной нами выше.

Социально-философской базой для его теории, объединившей политику, культуру и «отверженное знание», стали построения Эриха Фромма. Уэбб характеризует то общее, что связало национал-социализм, марксизм и оккультизм, следующим образом:

Есть фундаментальное родство между национализмом, социализмом и оккультным мировоззрением. Великие светские кредо XIX века возникли как часть предложенного веком решения кризиса сознания. Религия и национализм, как писал Эрих Фромм, вместе с любой верой, «не важно сколь абсурдной и унижающей человеческое достоинство», выполняют одну и ту же функцию — связи человека с другими людьми и приюта, избавляющего от отчуждения. По мнению Фридриха Хира, «светские системы наших дней являются мирской теологией». Функция, которую исполняло вдохновленное и руководимое Христом средневековое общество, была в некоторой степени узурпирована светской религией Страны и Народа. Эти идеи могут создать ощущение общей цели и облегчить ужас, испытываемый рациональным человеком в его отчужденности даже от самых близких. Рост национализма и социализма имели место в одно и то же время и как ответ на одни и те же причины, что и Оккультное возрождение[310].

За Фроммом следует Уэбб и в широком понимании религии и ее места в жизни общества, а за противопоставлением иррационального и рационального, как двух противолежащих полюсов в культуре, угадываются черты двух фроммовских типов религии — «авторитарного» и «гуманистического». Проанализировав влияния на теорию Уэбба, можно смело заключить, что она действительно являлась выражением духа классического рационализма. Уэбб проводит колоссальные обобщения, которые связывают между собой античность и модерн, гностицизм и декадентство, национал-социализм и религиозность огненных штатов. Для современных исследователей очевидно, что любое столь серьезное обобщение будет чревато ошибками и подгонками, но они были нормальны для эпохи всего лишь 40–50-летней давности, тот же «Гностицизм» Йонаса — яркое подтверждение этой тенденции. С другой стороны, Уэбб следует за гуманистическим пафосом теории Фромма, которая предлагает ранжированное деление идеологий, религий, культурных систем на два принципиально противоположных лагеря: борцов за добро и адептов зла. Однако Уэбб не выдерживает до конца разоблачительного настроя и проявляет дифференциацию в описании «оккультных» учений. Так, еще во втором томе дилогии он оставляет заметку об «учителе восточных танцев»:

Здесь не место для рассмотрения деталей системы Гурджиева, которая, вероятно, возникает из сочетания западного оккультизма и некоторых восточных учений. Идеи, по-видимому, представляют собой перевод традиционной доктрины на язык XX века. В этом аспекте работы Гурджиева сопоставимы с идеями Юнга. Сам Гурджиев не любил оккультистов и теософов, считая такие группы рассадниками заблуждений. Но он обнаружил, что его идеи встретили положительную реакцию в таких кругах[311].

Как видим, учение Гурджиева оказалось слишком сложным, чтобы в деталях рассмотреть его в рамках дилогии, для его серьезного описания потребовалась целая отдельная монография — отметим, очень высокого класса. Труд Уэбба о Гурджиеве, пожалуй, до сих пор можно назвать лучшим, хотя и в некотором отношении устаревшим исследованием по истории движения «четвертого пути». В книге хорошо заметно изменение отношения к предмету исследования с иронично-отстраненного на серьезный и вовлеченный. Быть может, если бы у Уэбба было больше времени для пересмотра своих идей, он бы переоценил эвристическую роль всеобъемлющих и обобщающих концепций. Как бы там ни было, об этом можно только догадываться.

Влияние идей, изложенных в дилогии, достаточно обширно, и здесь мы остановимся лишь на самых ярких его выразителях. Прежде всего очевидно взаимовлияние работ Уэбба и Элика Хоува. Мы уже говорили о благодарности, которую Уэбб выражает Хоуву за советы. У самого Элика Хоува в монографии, посвященной истории ордена Золотой Зари, можно встретить указание на то, что главной темой его многолетних исследований является изучение «устойчивых пережитков древних герметических верований, таких как астрология, алхимия, каббалистика, ритуальная магия и т. д.»[312]. Здесь очевидна прямая перекличка с идеями Уэбба; в сноске на этой же странице есть неоспоримое подтверждение такой догадки:

Тем, кто собирается вступить на эту неизведанную территорию, в качестве карты-путеводителя можно порекомендовать превосходную книгу Джеймса Уэбба «Бегство от разума»… Г-н Уэбб демонстрирует непрерывность исторической традиции оккультных верований и устойчивость оккультного «андеграунда», который продолжает свое существование вопреки господствующей официальной идеологии[313].

Вообще, как представляется, Уэбб оказал немалое влияние на своих британских коллег, как старших, так и младших современников; именно в их работах мы найдем реминисценции из текстов Уэбба. Марко Френчковски (Marko Frenschkowski) предполагает, что идеи дилогии оказали значительное влияние на докторскую работу Николаса Гудрик-Кларка[314] «Оккультные корни нацизма». Правда, прямых ссылок на Уэбба в книге Гудрик-Кларка всего три[315], но очевидно, что сама идея рассмотрения взаимовлияния нацизма и западного эзотеризма не с конспирологических, а со строго научных позиций восходит к теориям Уэбба, да и общий настрой «Оккультных корней…» в целом идет в русле теории Уэбба. Конечно, фактические данные и глубина подачи демонстрируют значительную разницу в двух исследованиях, но это не меняет общей тенденции. В значительной степени Гудрик-Кларк опирается на исследования Уэбба и в «Традициях западного эзотеризма», когда пишет разделы, посвященные Месмеру, Элифасу Леви, французскому эзотеризму начала XX века. Правда, в целом к теории «бегства от разума» британский профессор относится критично. В частности, в разделе, посвященном Месмеру, можно встретить следующую характеристику:

согласно Джеймсу Уэббу, историку оккультизма XIX–XX веков, оккультизм может пониматься как «отверженное знание», ересь иррационализма в постпросвещенческую эру. Эта эпистемологическая стратегия исключения сравнима с ересиологическими ярлыками, которые церковь использовала, чтобы дисквалифицировать эзотерических диссидентов (особенно гностиков, герметиков, мистиков) в ранние века[316].