Мы сидели на кухне. Борис курил. В занавешенное одеялом разбитое окно поддувало. Я бездумно крутил в руках брелок от ключей - пластмассовую фигурку какого-то японского божка с оскаленной рожей и злым взглядом изогнутых узких глаз. В голове было пусто, на столе - тоже, в квартире - полная пустота… Кругом одна пустота…

Борис сунул окурок под струйку воды, вечно текущей из неисправного крана над раковиной, и кинул мокрый фильтр в мусорное ведро.

- Серега, я спать!… Завтра, вернее, уже сегодня вечерком поеду домой. Хватит, навоевались…

Борис ушел, я услышал скрип пружин и спустя минуту - его похрапывание. Мне спать не хотелось.

Я встал, прошелся от раковины до окна и обратно, и вдруг снова почувствовал, как небесная Сварга повернулась в темных небесах у меня над головой. Значит, там вновь ударил молот по золотой наковальне!…

Я резко сел, привалился спиной к стенке и закрыл глаза…

Только что на моих глазах убили человека… Наверняка хорошего человека, у которого был дом, жена, дети, внуки, все они любили его, и сейчас жена не спит, волнуется, ждет… Она еще не знает, что ее муж, Алексей Алексеевич Леднев, убит на грязном пустыре в одном из спальных районов Москвы своим бывшим учеником, и его окровавленное тело трясется в гэбэшном микроавтобусе и скоро будет сдано в какой-нибудь ведомственный морг… Эх, выпить бы и забыться… Надо будет спонталычить Витьку, давануть пузырек… Сейчас еще рано, сколько там?… Пять сорок две. Покурить, что ли? Две сигареты осталось. Откуда этот майор знает Паганеля? Интересно, меня или Бориса будут вызывать на допрос?… Или обоих…

Мое личное ближайшее будущее вообще беспросветно - ну, обещал Виталик устроить на работу, ну и что? Не от него одного там все зависит… От Николенькиных денег осталось четыре тысячи в рублях, если экономить, можно месяц продержаться. Хорошая дочка у Паганеля, только имя подкачало - не люблю Зой, Зин, Оксан - что-то хищное, с клювом и когтями… Когти, синие птичьи лапы в ведре… Здорово мы вмочили этим бомжам… Одежду надо почистить… Часов в десять пойду к Витьке, купим с ним вина, крепленку какую-нибудь, бутылок пять… Помянем Николеньку, Алексея Алексеевича… Как он его - из трости лезвием, прямо в горло!… А ведь мог и в меня… Уроды, поперлись ловить, не знали, с кем связались… Вечер, холодно что-то становится… Дует…

Я рывком проснулся и обнаружил, что сижу за столом, уронив голову на столешницу, под потолком горит лампочка, а из-под одеяла на окне пробивается дневной свет.

Сколько же я проспал?… Я глянул на часы. Ого!… Одиннадцатый час! Я встал, заглянул в комнату - Борис спал богатырским сном, разметавшись по кровати. Неожиданно задребезжал телефон.

Звонил Паганель. Узнав, что мы тут, сказал, что через час будет, и повесил трубку.

Я растолкал Бориса, и мы напились пустого чая. Хлеб, купленный мною несколько дней назад, заплесневел, а молоко скисло.

Максим Кузьмич приехал почти в половине двенадцатого. Выглядел он неважно - смерть Леднева и последующие события здорово выбили всегда бодрого искателя из колеи.

Он сгорбился, навис над столом, вяло отхлебнул чаю и лишенным интонаций, каким-то бесцветным голосом начал рассказывать о произошедшем сегодняшним утром.

Алексея Алексеевича отвезли в Лефортовский морг и оповестили семью. Дежурный врач дал заключение о смерти, милиция зафиксировала заявление Паганеля. Затем поехали на Лубянку…

Майор Слепцов занимался Судаковым уже несколько лет. Дважды опергруппы практически настигали преступника, за которым числилось множество громких дел, но всякий раз Судаков ускользал. Наконец агенту Слепцова удалось под видом перекупщика ценностей, представляющего интересы крупных иностранных коллекционеров, познакомиться с Судаковым, войти к нему в доверие и договориться о сделке. Судаков собирался продать что-то необычное и очень дорогое, видимо, наш амулет. Сегодня в двенадцать дня должна была состояться встреча, во время которой Слепцов планировал взять Судакова с поличным. Наше вмешательство наверняка спугнуло «Мистера Рыбу», и в ФСБ практически не надеются на то, что Судаков на встречу придет. На всякий случай к нему на снимаемую квартиру отправлена засада. Паганель рассказал Слепцову о тайнике - оказалось, что гэбэшники прекрасно знают и о нем, и о наших приключениях в овраге - за тайником велось скрытое наблюдение…

- Вот козлы! - не вытерпел Борис: - Нас там чуть не замочили, а они «вели наблюдение»!

Но самая главная новость - к семи часам в кабинет Слепцова, где уже сидел Паганель, привезли практически всех влиятельных «поисковиков», и майор в ультимативной форме предложил «Поиску» прекратить свое существование добровольно в обмен на его, Слепцова, обещание забыть обо всех членах группы и их не вполне законной деятельности. Ведь все предметы культуры, представляющие художественную и историческую ценность, найденные на территории России, подлежат сдаче государству… Тут же некоторым искателям была предложена работа в качестве экспертов в отделе Слепцова. Что интересно - не согласился ни один!

- Мы слишком мешали Слепцовскому отделу работать! - пояснил разгон «Поиска» Максим Кузьмич, невесело усмехнувшись. - Так что, Борис, теперь мы безработные…

Помолчали. Мне было как-то неловко - я почему-то считал себя виноватым во всем случившемся. Похоже, и Борис, и Паганель испытывали те же чувства…

Прошло полчаса. Паганель уехал, пообещав держать нас в курсе - Слепцов должен был сообщить ему о дальнейших событиях с Судаковым.

Мы с Борисом сходили в магазин, поели и несколько воспрянули духом - жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Наконец, уже в третьем часу, раздался телефонный звонок. Я снял трубку:

- Алло! Сергей? Это Максим Кузьмич! Звонил Слепцов: Судаков на встречу не явился, зато приехал к себе на квартиру. Но взять его не удалось. Он умудрился уйти от погони, сбил ФСБ со следа и бежал из Москвы на машине своей сожительницы, кстати, известной журналистки. Машину нашли брошенной на дороге возле станции Силикатной, недалеко от Подольска. Конечно, эти «скорохваты» объявили тревогу, передали всем постам, но поздно… В общем, он сбежал! Слепцов уверен, что Судаков вообще уедет за границу через Белоруссию или Украину. Еще звонила Надежда Михайловна - профессор уже в Москве, пришел в себя, но вот с головой плохо - частичная амнезия… Собираюсь к нему в больницу. Вот, вкратце, и все новости…

Я спросил:

- Максим Кузьмич! А нам-то теперь что делать? Вдруг этот Судаков все же вернется?

- Не уверен… Да, забыл вам сказать, и передайте Борису - я послезавтра вечером, после похорон Алексея Алексеевича, улетаю в Германию, на конференцию по греческой керамике…

Мы обменялись еще несколькими малозначимыми фразами и попрощались. У меня остался какой-то неприятный осадок от всего этого разговора, который прямолинейный Борис озвучил весьма точно. Он выслушал меня, ухмыльнулся и сказал:

- Затряслись поджилки у интеллигенции! Для хохмы обзвонить сейчас всех наших - все куда-нибудь собрались или уже уехали… Всегда не любил этих интеллектуалов в седьмом поколении - о высоких материях поговорить все мастера, а в морду дать какому-нибудь подонку - кишка тонка!