Некий голос внутри него шептал в первое время: «Кто тытакой, когда пишешь, Тад? Кто ты тогда?»

И он не находил ответа на данный вопрос.

– Ну? – спросила Лиз. Ее голос был резким, балансирующим накраю обозленности.

Он очнулся от собственных невеселых дум.

– Извини?

– Ты нашел свой способ объясниться? Что же это могло быть?

– Погоди, – сказал он, – я не понимаю, почему ты таквизжишь, Лиз!

– Потому что я перепугана! – сердито выкрикнула она... и онувидел слезы в ее глазах. – Потому что ты морочил голову шерифу, и я все ещеудивляюсь, почему ты теперь морочишь голову мне! Если бы я не видела выражениятвоего лица...

– Да? – Теперь и он разозлился. – И что же это было завыражение? На что оно оказалось так похоже?

– Ты выглядел виновным, – сказала она резко. – Ты выгляделтак, будто ты, как это было уже раньше, заверяешь людей, что ты бросил пить, ноне сделал этого на самом деле. Когда... – она вдруг остановилась. Он не знал,что она вдруг рассмотрела на его лице – да и не был уверен, что ему хочетсязнать, но это что-то вдруг впитало всю ее озлобленность. Вместо нее на лице уЛиз появилось виноватое выражение. – Извини. Это несправедливо.

– Почему же? – сказал он глухо. – Это правда. На данноевремя.

Он вернулся в ванную и взялся за полоскательницу, чтобысмыть остатки зубной пасты. В полоскательнице был безалкогольный состав. Типалекарства от кашля. И ванильного концентрата в кухонном буфете. Он не пилспиртного с того дня, как закончил последний роман Старка.

Ее рука легко коснулась плеча Тада.

– Тад, мы оба рассердились. Это лишь вредит нам обоим иникак не сможет ничему помочь. Ты сказал, что там мог оказатьсячеловек-психопат, который представляет себе, что он и есть Джордж Старк. Онумертвил двух людей, мы помним об этом. Один из них частично виновен враскрытии псевдонима Старка. Тогда ты сам должен был бы оказаться в самом верхусписка заклятых врагов этого фанатика. Но несмотря на это, ты что-то утаиваешь.Что означала эта фраза?

– Воробьи летают снова, – сказал Тад. Он взглянул на своеотражение в зеркале, освещенном белым отсветом флюоресцентной лампы в ванной.То же самое знакомое лицо. Небольшие тени под глазами, может быть, но лицо всето же самое. Он был счастлив. Конечно, это не лицо кинозвезды, но это его,любимое лицо.

– Да. Это что-то значило для тебя. Что же именно?

Он выключил свет в ванной и положил руки ей на плечи. Ониподошли к постели и улеглись спать.

– Когда мне было одиннадцать, – объяснил он, – мне сделалиоперацию. Удалили небольшую опухоль в мозгу на участке верхней части лба. – Ятак думаю. Ты уже знала об этом и раньше.

– Да? – она смотрела на него, озадаченная.

– Я уже говорил тебе, что у меня были ужасные приступыголовной боли до того, как обнаружили опухоль, верно ведь?

– Верно.

Он начал машинально постукивать по ее бедру. У нее былиудивительно длинные и красивые ноги, а ночная рубашка была весьма короткой.

– Помнишь насчет звуков?

– Звуков? – удивленно повторила Лиз.

– Я не думал... и, видишь ли, это никогда не казалось мнеочень важным. Все это происходило так много лет тому назад. У людей с подобнымизаболеваниями часто случаются приступы головной боли, иногда какие-то миражи, аиногда – и то и другое вместе. Очень часто на приближение подобных симптомовуказывают свои собственные признаки. Их называют сенсорными предвестниками. Чащевсего это запахи: карандашные стружки, свежесрезанные луковицы, заплесневелыефрукты. Мой сенсорный предвестник был звуковым. Это были птицы.

Он посмотрел ей прямо в глаза, их носы почти касались другдруга. Тад почувствовал щекотание ее волос, касающихся его лба.

– Воробьи, если говорить более точно.

Он встал, не желая видеть выражение ужаса, появившееся налице Лиз. Тад взял ее руку.

– Пойдем.

– Куда... Тад?

– В кабинет, – ответил он. – Я хочу тебе кое-что показать.

В кабинете Тада главное место занимал стол, гдегосподствовала огромная дубовая доска. Она была не антикварной редкостью, но ине очень современной. Этот стол был просто чрезвычайно большим и очень удобнымизделием из древесины. Стол стоял как динозавр под тремя подвешеннымисветильниками; их общее освещение рабочей поверхности можно было посчитатьпочти свирепым. Сейчас, однако, можно было рассмотреть лишь очень небольшуючасть поверхности письменного стола. Тад включил свет. Рукописи, стопкикорреспонденции, книги и присланные ему из редакции гранки были сложены гдепопало. На белой стене позади стола висел плакат с самым любимым для Тадасооружением во всем мире – «Флатирон билдинг» в Нью-Йорке. Его четкаяклиновидная форма не переставала радовать и восхищать Тада.

Позади пишущей машинки лежала рукопись его нового романа –«Золотая собака». А поверх машинки была оставлена дневная выработка Тада. Шестьстраниц. Это была обычная его норма... если писал он сам. Если писал Старк, тоон обычно выдавал за день восемь, а то и десять страниц.

– Вот то, что меня огорошило еще до появления Пэнборна, –сказал Тад, взяв маленькую стопку листов с машинки и протягивая их Лиз. – Тогдапоявился этот звук, звук воробьев. Второй раз за сегодня, только на этот разнамного громче. Ты видишь, что написано поперек верхнего листа?

Она смотрела очень долго, и он мог видеть только ее волосы имакушку. Когда она обернулась к Таду, ее лицо было смертельно бледным. Ее губысжались в узкую скорбную щель.

– Это все то же, – прошептала Лиз. – Это все то же самое.Ох, Тад, что же это? Что...

Она пошатнулась, и он наклонился вперед, опасаясь еевозможного обморока. Он подхватил ее за плечи, ноги его зацепились заХ-образные ножки кресла в кабинете, что почти привело к падению обоих супруговна стол.

– Все нормально с тобой?

– Нет, – ответила она тонким голоском. – А как ты?

– Не совсем, – сказал он. – Извини. Все тот же неуклюжийБомонт. Я вызываю здесь большие разрушения и беспорядки, словно рыцарь в сверкающихдоспехах.

– Ты написал это даже до того, как Пэнборн появился у нас, –сказала она. Она, казалось, никак не могла поверить в этот факт. – Перед егопоявлением.

– Это так.

– Что же это означает? – она смотрела на него с напряженныможиданием, зрачки ее глаз были большими и темными несмотря на яркое освещение.