Тад и я неистовствовали по этому поводу, затем смеялись, апотом, я думаю, мы еще долго негодовали.

– Да, – подтвердил Тад. – Я не помню смеха, но мы негодовалиочень сильно.

– Наконец мы решили обсудить все это спокойно. Мыпроговорили почти до середины ночи. Мы оба сразу раскусили смысл письма ифотографий Клоусона, и хотя Тад очень разозлился...

– Я до сих пор не очень разозлен, – перебил Тад, – а пареньмертв.

– Хорошо, раз крик и визг по поводу Старка уже поднялись,Тад был почти воскрешен. Он и сам хотел выбросить Старка за борт, хотя бы навремя, поскольку Тад уже работал над длинной и серьезной собственной книгой.Чем он и теперь занимается. Она называется «Золотая собака». Я читала первыедве сотни страниц, и они великолепны. Намного лучше пары вещей, написанных импод именем Джорджа Старка. Поэтому Тад решил...

– Мы решили, – сказал Тад.

– О'кей, мы решили, что Клоусона следует лишь благословитьза то, что он ускорил события, которые начались и происходили и без егоучастия. Единственным опасением Тада было то, что Рику Коули не понравится этаидея, потому что Джордж Старк зарабатывал для агентства намного больше денег,чем это до сих пор удавалось Таду. Но Коули даже обрадовался этому. На самомделе, мы сможем обеспечить отличную рекламу этим шагом, что поможет в рядесфер: портфель изданий Старка, портфель изданий Тада...

– Всего пока две книги, – вставил Тад с улыбкой.

– ...и новая книга, когда она будет окончена.

– Извините меня, но что такое «портфель изданий?» – спросилАлан.

Усмехнувшись, Тад объяснил:

– Это те старые книги, которые уже не выкладывают на самыхбойких местах в торговой сети.

– Итак, вы вышли на публику.

– Да, – сказала Лиз. – Сперва в «Ассошиэйтед пресс» здесь вМэне и в журнале «Паблишерс уикли». Затем эта история попала в программунационального радиовещании – Старк был автором бестселлеров, как-никак, и тотфакт, что он никогда реально не существовал в этом мире, позволял заполнятьособо интересной информацией последние стороны переплетов н обложек егоизданий. И, наконец, с нами вошел в контакт журнал «Пипл».

– Мы получили еще одно скуляще-злобное письмо от ФредерикаКлоусона, которое объясняло нам, сколь низко и неблагородно наше поведение. Он,видимо, считал, что у нас нет права обходиться без его участия в наших делах,поскольку он проделал гигантскую работу, а все, что сделал Тад, было писание несколькихкнижонок. После этого он замолчал.

– И слава Богу, что он замолчал, – сказал Тад.

– Нет, – возразил шериф. – Кто-то заставил его замолчать...и в этом есть большое отличие.

И снова воцарилось молчание. Оно длилось недолго... но былоочень, очень ТЯЖЕЛЫМ.

Они отнесли спящих близнецов в кровати наверху и началиготовить постели себе. Тад разделся до шортов и майки с рукавами – своего родапижамы для него – и отправился в ванную. Он чистил там зубы, когда ему вдругстало очень нехорошо. Он кинул зубную щетку, выплюнул белую пену и бросился втуалет на ногах, которые он ощущал скорее деревянными ходулями, чем живыминогами.

Он кашлянул – жалкий сухой звук – но ничего не появилось.Его желудок начал успокаиваться... по крайней мере, на какой-то испытательныйсрок.

Когда он вернулся, Лиз стояла в черном проеме в голубойнейлоновой ночной рубашке, не доходившей на несколько дюймов до ее колен. Онапристально посмотрела на Тада.

– Ты что-то скрываешь, Тад. Это нехорошо. И никогда ранеетакого у нас не было.

Он прерывисто вздохнул и вытянул вперед руки со сплетеннымипальцами. Они все еще дрожали.

– Давно ли ты узнала об этом?

– Что-то в тебе было неладно, еще когда вернулся шерифсегодня вечером. А когда он задал свой последний вопрос... насчет надписи настене у Клоусона... ты горел, как будто у тебя светился неоновый знак на лбу.

– Пэнборн не заметил никакого неона.

– Шериф не может знать тебя столь же хорошо, как я... ноесли ты не заметил его сомнений в самом конце, то ты просто не смотрел на него.Даже он увидел что-то неладное. Именно так он взглянул на тебя.

Ее рот слегка дрогнул. Это подчеркнуло морщинки на ее лице,морщинки, которые он впервые увидел после несчастного случая в Бостоне ивыкидыша, и которые затем появлялись и углублялись, когда она наблюдала его всеболее и более тяжелые и безуспешные попытки зачерпнуть воду из колодца,который, казалось, уже давно высох.

Именно в это время его пьянство начало выходить из-подконтроля. Все это – несчастный случай с Лиз, выкидыш, критические отзывы ифинансовый неуспех «Мглы бездны» вслед за диким успехом «Пути Мэшина»,неожиданное запойное пьянство – в сочетании оказывало глубокое подавляющеевлияние на его психику. Он чувствовал это той самосохраняющей и повернутойвнутрь себя частью своего сознания, но это мало помогало. В конце концов онзапил полную пригоршню снотворных таблеток полбутылкой «Джек Даниэлс». Это, конечно,была далеко не самая удачная попытка... но все же это была попыткасамоубийства. Все это происходило в течение трех лет. Но тогда время, казалось,тянулось намного дольше, чем обычно. Иногда оно казалось вечным.

И, конечно, очень мало или совсем ничего о нем не былорассказано на страницах журнала «Пипл».

Теперь он увидел именно тот взгляд Лиз, каким она смотрелана него в то проклятое время. Он ненавидел этот взгляд. Беспокойство – этоплохо; недоверие – намного хуже. Он подумал, что ему легче было бы вынестивыражение неприкрытой ненависти, чем этот странный, осторожный взгляд.

– Я ненавижу, когда ты лжешь мне, – просто сказала она.

– Я не лгал, Лиз! Упаси Господи!

– Иногда люди лгут, чтобы только остаться в спокойствии.

– Я собирался все тебе рассказать, – сказал он. – Я толькопытаюсь найти, как это лучше сделать.

Но было ли это правдой? Так ли? Он не знал. Это былокакое-то дерьмо, сумасшествие, но не это служило причиной, по которой онпытался молчаливо лгать. Он чувствовал потребность в молчании подобно человеку,обнаружившему кровь в своем стуле или опухоль в паху. Молчание в таких случаяхиррационально... но страх тоже иррационален.

А было и еще кое-что другое: он был писателем,воображателем. Ему никогда не случалось встречать кого-нибудь еще, кроме себясамого, кто имел бы более чем неясную идею, почему он или она делаютчто-нибудь. Он иногда верил, что желание писать беллетристическую книгу было неболее чем защитой от смятения, может быть, даже безумия. Это была отчаяннаяпопытка человека, способного понять, что точность и порядок могут существоватьтолько в сознании людей... но никогда в их сердцах.