«Пришел час быть прославленным Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если зерно пшеничное, упав на землю, не умрет, оно останется одно. Если же умрет — принесет много плода». Искупительный подвиг — отказ от непонимания окружающих во имя будущей жатвы, предвидение единственной возможности, среди всеобщего отвержения, сделать жатву богатой, долговечной и плодотворной. В этом величайший пророк не ошибся…

Осознать феномен Иисуса Христа можно вчитываясь в евангелия, расшифровывая глубину символов Нового Завета, но не путем буквальной трактовки текстов, как к тому тяготеет официальное богословие. Во-первых, апостолы, прежде всего Иоанн, могли приписывать Учителю то, что сами признавали за истину — это подтверждает многовековой человеческий опыт. Кроме того, мученическая смерть Учителя делала его совершенным и безупречным в глазах учеников. Во-вторых, мы имеем дело с художественным творчеством: скажем, реальный исторический Сократ — вовсе не человек, нарисованный в диалогах Платона. В-третьих, и это, может быть, главное: мистический опыт и реальная жизнь разнятся как небо и земля, а евангелия являются исключительно плодом мистического опыта людей, приобретенного в общении с Учителем. Я уж не говорю о проблемах творчества, пристрастиях и личных вкусах авторов и о той обработке, которой подверглись евангельские тексты. Даже нынешние редакции синоптических текстов несут на себе печать личностей их авторов, скажем кристальной ясности и беспристрастности мысли апостолов Марка и Матфея, вдохновенной и рельефной яркости апостола-художника Луки и символических намеков апостола Иоанна.

Вослед Канту, Гегелю, Ренану, Штраусу и Гарнаку[105] я ставлю под сомнение божественность Иисуса Христа, но, в отличие от них, считаю его высшим образцом богочеловечности, то есть присутствия Бога в человеческой душе — качества, которым в избытке был наделен Иисус. У меня нет необходимости примирять веру с историей и мистику с физикой — с позиции просветления и откровения в самом акте экстатического слияния с Богом проявляется целостность и единство, в том числе — человека и Бога[106]. Я вполне солидарен с автором «Жизни Иисуса» в том, что скрытые в тайниках человеческого сознания проявления Божества глубоко различаются одни от других; они действительно носят тем более божественный характер, чем они грандиозней и неожиданней[107].

Я не согласен с концепцией, согласно которой Иисус — явление чудесное, единственное и неповторимое. Многие вестники, пророки и творцы религий до и после Христа признавались, что они носили Бога в своей душе и творили под Его диктовку — я уж не говорю о том, что конец жизни Иисуса во многом напоминал античную мистерию, происходящую в Египте или Греции, разве что исполненную не в подземельях Элевсина, а в реальной жизни.

Очень важная мысль: сам Иисус не приписывал себе чудес и не считал себя мессией. Говоря о себе как Сыне Божьем, Он имел в виду божественную сущность любого человека: «Я сказал: вы боги и сыны Вышнего все»; «Не вы будете говорить, но Дух Отца будет говорить в вас». О себе Иисус говорил, что Он и Отец — одно, но ведь и сам Иисус будет жить в своих учениках, они и он составляют единое целое, подобно тому, как и он с Отцом. Может ли быть более четкая формулировка понимания сущности богосыновства, чем это?

Даже в «Евангелии от Иоанна» — единственном, где явно говорится о божественности Иисуса, есть места, где обвинения в том, что он считал себя богом или равным ему, названы клеветой со стороны евреев (Ин. 5:18 и далее; 10:33 и далее). В этом евангелии Иисус открыто заявляет, что он ниже Отца, что ему открыто далеко не всё и что от Бога его отделяет целая бездна. Да, он сын Божий, но ведь и все люди дети Господа или могут стать таковыми. Все люди должны называть Бога своим отцом. В иудаизме Сыном Божиим было принято именовать и саму страну, и царя, и Мессию. Кроме того, надо иметь в виду, что в семитских наречиях и в Ветхом Завете слово «сын» употребляется в очень широком смысле, и что согласно иудаизму, вся Вселенная проникнута единым духом: дух человека — всегда частица духа Божьего. Что до Иисуса, то в глазах уверовавших в него он был «святым Божиим», Наставником, Пророком, Избавителем, Машиахом, и о тайне Воплощения открыто заговорил лишь незадолго до мученической смерти, но и тогда даже ближайшие ученики долго не могли осмыслить ее.

Кстати, словосочетание «сын человеческий» в семитских языках, особенно в арамейском, было синонимом человека, а вовсе не означало трансценденцию вочеловечивания Бога. Иисус часто и с видимым удовольствием применял это словосочетание по отношению к себе, но оно было для него символом смиренной принадлежности к человеческому роду, по большей части заменяя местоимение «Я». Словосочетание «Сын Божий» или просто слово «Сын» позже стало применяться по отношению к Иисусу как эквивалент «сына человеческого» и как синоним «Мессии», хотя сам Иисус старался не употреблять такие слова.

Величие Христа как пророка — в единении слова и дела, в божественной харизме, привлекшей к нему молодых людей, способных восстать против враждебного мира и победить его.

Слава принадлежит тому, кто был силен и на словах, и на деле, кто постиг благо и ценой крови своей завоевал ему торжество среди людей. Иисус с этих обеих точек зрения не имеет равного себе; и слава его не увянет и пройдет даль веков, постоянно обновляясь[108].

Сущность религиозной жизни можно определить как взаимодействие человека и Бога. В христианской религиозной жизни речь идет, прежде всего, о человечности или очеловечении Бога, ибо Бог без человека был бы голой абстракцией.

Основной миф христианства есть драма любви и свободы, разыгравшаяся между Богом и человеком, рождение Бога в человеке и рождение человека в Боге. Явление Христа-Богочеловека и есть совершенное соединение двух движений, от Бога к человеку и от человека к Богу, окончательное порождение Бога в человеке и человека в Боге, осуществление тайны двуединства, тайны богочеловечности[109].

Тайна богочеловечности — глубина сознания человека, его способность проникнуть в божественные слои, достичь просветления. Существуют разные способы и приемы расширения сознания, пробуждения: медитации, молитвы, «молчание разума», пустынножительство… В пустыню уходили Иисус Христос и святой Антоний. Моисей и Мухаммед уединялись на вершине горы. Будда и Иоанн Креститель[110] долгие годы жили в одиночестве. Эта практика стала примером для тысяч и тысяч отшельников и монахов последующих времен, уединявшихся с единственной целью: совершить восхождение на высшие уровни собственного сознания, соединиться с Богом в себе.

Иисус идет первым в ряду величайших подвижников