С той минуты, когда в холле бара Гроппи она не отвечает наего приветствие, он становится безумным. Он не в силах смириться с тем, чтоможет так просто ее потерять. Он знает, что угроза потери отступит, если онибудут вместе, будут крепко держать друг друга в объятиях, будут взаимно беречьсебя от этой боли. Не возводя стен.

Солнечный свет заливает его комнату в Южном Каире. Его рукавяло лежит на книге Геродота, а все тело напряжено, поэтому он пишетнеразборчиво, неуклюже водя пером по бумаге. Он едва может написать слова«солнечный свет». Или слово «влюблен».

* * *

В комнату отражается свет от реки и пустыни за ней и падаетс потолка и стен на ее шею, на ступни, на шрам от прививки на правой руке,который он так любит. Она садится на кровати, обхватив руками колени. Онскользит ладонью по ее плечу, ощущая капельки пота. «Это мое плечо, – думаетон, – не ее мужа, а мое.» Любовники предлагают друг другу свои тела безостатка, каждую частицу, здесь и сейчас. В этой комнате с окном, выходящим нареку вдали.

За те несколько часов, которыми они располагали, солнцесело, и остался только этот отсвет заката от реки и от пустыни.

Когда вдруг случается неожиданный редкий дождь, они подходятк окну, вытягивая руки, стараясь дать как можно больше влаги своим размореннымжарой телам. На улице слышны крики, приветствующие этот кратковременный ливень.

– Мы никогда больше не будем любить друг друга. Мыникогда не сможем быть вместе.

– Я знаю, – говорит он.

В тот вечер она так настойчиво повторяла слова о разлуке.

Она сидит, погруженная в себя, в броне от этого ужасногооткрытия, сквозь которую он не может пробиться. Только его тело рядом с ней.

– Никогда больше. Что бы ни случилось.

– Да.

– Это его убьет. Ты понимаешь?

Он ничего не говорит, отказываясь от попытки увлечь ее засобой.

Спустя час они выходят на улицу. Вдалеке слышны песни,которые доносятся из открытых окон кинотеатра «Музыка для всех». Они должнырасстаться сейчас, пока не закончился сеанс, чтобы ее не мог увидеть кто-нибудьиз знакомых.

Они в ботаническом саду, возле кафедрального собора ВсехСвятых. Она видит слезинку на его щеке, подается вперед и слизывает ее языком.

Так же, как она слизывала кровь с его руки, когда он готовилдля нее и порезался. Кровь. Слезы. Он чувствует, как его тело опустошается,внутри только безжизненный холодный дым. Все, что осталось, – это знаниебудущего желания. Все, что следовало бы сказать, он не может сказать этойженщине, которая открыта, как рана, молода и еще не смертна. Он не можетпредложить никакой альтернативы тому, что больше всего любит в ней, – она несклонна к компромиссам, хотя лирические стихи, которые она все так же любит,легко уживаются для нее с реальным миром. Он знает, что вне этих качеств в миренет порядка.

Ее настойчивость этим вечером. Двадцать восьмого сентября.Лунный свет почти высушил капли дождя на деревьях. Ни одна прохладная капля неупадет на его лицо, как слеза. Расставание в парке Гроппи. Он не спрашивает,дома ли ее муж. Дом – вот это освещенное высокое здание через дорогу.

Он видит ветви пальм над собой и их вытянутые листья. Похожена ее голову и волосы над ним, когда они занимались любовью.

Сейчас они прощаются без поцелуя. Только объятие. Онотрывается от нее и идет прочь. Потом оборачивается. Она все еще стоит там. Онподходит к ней и, подняв указательный палец, говорит:

– Я хочу, чтобы ты знала. Я пока по тебе не скучаю.

И пытается улыбнуться, но это дается ему с трудом. Его лицоужасает ее, она резко дергает головой и ударяется виском о столбик ворот. Онвидит, как ей больно, как она поморщилась. Но они уже разделились. Каждыйпойдет своей дорогой. Между ними стена, которую она сама хотела возвести. Еерывок, ее боль – это все случайно, непреднамеренно. Она подносит руку к виску.

– Будешь скучать, – говорит она.

«С этой минуты, – прошептала она ему раньше, – наши души илинайдут друг друга, или потеряют.»

Как это происходит? Любовь обрушивается на тебя или тыпадаешь в нее – и так или иначе рассыпаешься на кусочки.

Я лежал в ее объятиях. Я поднял рукав ее рубашки выше, кплечу, чтобы видеть шрам от прививки. «Я люблю его», – сказал я. Этот бледныйореол на ее руке. Я вижу, как медсестра инструментом царапает и потом пробиваетее кожу, вводя сыворотку, вижу, как это было много лет назад, когда ей быловсего девять лет и она училась в школе.

Он пристально смотрит вдоль кровати, по длине которойпротянулась дорожка из простыни, а у изножия стоит Хана. Она обмыла его, асейчас отламывает верхушку ампулы с морфием и поворачивается к нему, чтобысделать очередной укол. Его кровать – как лодка, на которой он плывет. Морфийразливается по его телу и вызывает воспоминания о событиях и местах, словногеографические карты, умещающие целый мир на плоском листе бумаги в двухизмерениях.

* * *

Долгие вечера в Каире. Море ночного неба простирается надголовой; ястребов выпускают с наступлением сумерек, и они устремляются дугойнавстречу последнему свету пустыни в слаженном полете, будто бросаемые сеятелемзерна.

В 1936 году здесь можно было купить все – от собаки илиптицы, которая возвращалась по одному звонкому свистку, до тех ужасных уздечек,которые надевались на мизинец женщины так, что она была привязана к вам намноголюдном рынке.

В северо-восточной части Каира была школа монахов, а за ней –базар Хан-эль-Халили.

Мы смотрели из окна на узкие улочки, на котов, которыелениво развалились на крышах из рифленого железа и тоже поглядывали вниз, наулицу и ларьки. И над всем этим была наша комната. Окна с видом на минарет,фелуки, котов, ужасный шум. Она рассказывала мне о садах своего детства. КогдаКэтрин не могла заснуть, она описывала мне сад своей матери, в подробностях,каждую клумбу, пруд, в котором водилась рыба и который замерзал в декабре,скрип решеток, увитых розами. Она брала мою руку за запястье, там, гдесливаются вены, и подносила к впадинке у основания своей шеи.

* * *

Март 1937 года, Увейнат. Мэдокса раздражает разреженныйвоздух. Всего четыреста метров над уровнем моря, но и эта минимальная высотараздражает его. Для того чтобы посвятить себя пустыне, он оставил роднуюдеревушку Марстон Магна в Сомерсете[65], нарушил все традиции и привычки, поэтомуимел право на близость к уровню моря, так же, как и на постоянную жару пустыни.

– Мэдокс, как называется впадинка у основания женскойшеи? Спереди. Вот здесь. Есть у нее название? Эта впадинка размером сподугленку большого пальца?