забравшись в ближайшие заросли, я закрыл глаза и погрузился в работу с интерфейсом спутниковой сети. Вести передачу голосом я не стал — пусть все считают, что захваченная мной радиостанция была для этого недостаточно мощной.

Радист артполка отозвался на удивление быстро, как будто ждал начала моей передачи. Впрочем, возможно, так оно и было. Я сосредоточенно передавал координаты и установочные данные для стрельбы. Заняло это довольно много времени, но зато после отправки в эфир последних цифр дивизионы Б-4 открыли огонь меньше чем через минуту.

Залпом были выпущены только первые шесть снарядов, а дальше стрельба велась вразнобой с небольшим сдвигом по времени. Даже опытный расчет гаубицы особой мощности перезаряжает орудие почти две минуты. Это много, а мне требовалось, чтобы немцы не расслаблялись, и каждые десять-пятнадцать секунд им прилетал стокилограммовый фугасный подарок. Я точно знал, какой снаряд куда и когда упадет, и имел определенную свободу действий, а вот противник знать этого не мог, и поэтому дисциплинированно прятался по щелям и окопам, по крайней мере, в первые минуты артналета.

Речной заслон смело первым же залпом. Хлипкие «штурмботы» разбило в щепки, а не имеющие брони зенитки смяло, опрокинуло и смешало с землей вместе с расчетами, но главной целью являлись все же не они.

Четыре снаряда разорвались на суше недалеко от берега. Погасли сметенные ударной волной прожекторы, разметало пехотинцев из оцепления, а те, кто уцелел, немедленно попрятались. На позиции минометчиков, подвешивавших над Днепром осветительные мины, тоже прилетел снаряд, и через минуту река погрузилась во тьму.

Я видел отметки капитана Щеглова и сержантов, изо всех сил гребущих к берегу. По ним никто не стрелял — немцам было, мягко говоря, не до того. Тем не менее, в панику противник не впал. Удару подвергся заслон и прилегающая территория, но подготовленные к стрельбе по реке гаубицы остались вне зоны поражения — тратить снаряды еще и на них у меня возможности не было, да и не мешали моим планам эти орудия.

К грохоту разрывов тяжелых снарядов прибавился гул открывшей огонь немецкой артиллерии. За бывшей линией заслона поднялись высокие фонтаны воды. Именно там, по расчетам противника, мы должны были сейчас находиться, если воспользовались уничтожением цепи «штурмботов» и попытались уйти вниз по реке. Минометчики тоже быстро вернулись на свои позиции, и присоединились к огню гаубиц. Сделали они это как-то уж очень оперативно, но я сразу перестал удивляться их усердию, увидев среди солдат отметку того самого майора, доставившего нам столько неприятностей.

Как ни странно в базе данных, о нем было очень мало информации. Видимо, нигде до войны он особо не светился, так что кроме имени и фамилии ничего ценного вычислитель сообщить мне не смог.

У меня мелькнула мысль передать артиллеристам Цайтиуни новые данные для стрельбы, но орудиям подполковника пора было менять позиции, чтобы снизить эффективность ответного огня немцев, которые знали толк в контрбатарейной борьбе, и вместо новых координат я передал совершенно другой текст:

— Благодарю за поддержку. Прошу прекратить огонь и немедленно сменить позиции — немцы разворачивают для ответного удара тяжелые гаубицы.

Мои слова были чистой правдой. Расчеты мортир Mörser 18 («Мёза-18»), ожидавшие в тылу своей очереди на переправу через Днепр, действительно лихорадочно готовили орудия к стрельбе, и через десять-пятнадцать минут могли обрушить на позиции артполка Цайтиуни снаряды калибром двадцать один сантиметр, так что медлить подполковнику не следовало ни минуты.

Я некоторое время колебался, но все же решил заглянуть в гости к немецким радистам. Острой необходимости в этом не было, особенно после того, как последний «заказанный» мной у Цайтиуни снаряд прилетел в их блиндаж. Прямого попадания, правда, не получилось, но, возможно, оно и к лучшему — что-то там могло уцелеть.

Снаряд весом сто килограммов не оставил немцам шансов. Судя по всему, он взорвался буквально в нескольких метрах от входа в блиндаж. Взрывная волна разметала бревна наката и убила всех, кто находился внутри, наполовину завалив внутреннее помещение выброшенным грунтом.

Я спустился в воронку и перебрался через разбросанные взрывом бревна. В общем-то ничего ценного здесь для меня найтись не могло, но я хотел иметь доказательства того, что я в этом блиндаже действительно побывал, чтобы у слишком внимательного старшего сержанта, да и у других разведчиков, не возникло новых вопросов и сомнений.

Покореженный корпус рации нашелся довольно быстро, но тащить с собой эти обломки не имело никакого смысла. Стряхнув землю, с расколотой столешницы, я обнаружил журнал радиопереговоров, в который дежурный радист вносил данные о сеансах связи. Документ этот, теоретически, мог содержать немало полезной информации о противнике, и то, что я прихватил его с собой, ни у кого вопросов вызвать не могло.

Я засунул сложенный вчетверо журнал в карман, и бегло оценил обстановку. Разведчики пару минут назад выбрались на берег и уже преодолели разбитые тяжелыми снарядами позиции оцепления. Сейчас они пробирались дальше, уходя все глубже в немецкий тыл, и мне стоило поторапливаться, чтобы как можно быстрее к ним присоединиться. Впереди нас ждали десятки километров тяжелого марша по вражеской территории, и чем большее расстояние мы пройдем за оставшееся до рассвета время, тем вероятнее, что днем нас не найдут. Впрочем, я не был уверен в том, что нас вообще станут искать в этом направлении — немцы все еще самозабвенно упражнялись в стрельбе по водной глади Днепра, надеясь расплющить нас ударными волнами взрывов своих снарядов.

К залпам полевых гаубиц присоединились басовитые раскаты грома от выстрелов тяжелых мортир — немецкие артиллеристы открыли огонь по позициям полка Цайтиуни. Я на секунду прикрыл глаза и усмехнулся. Товарищ подполковник хорошо знал свое дело — его «коминтерны» уже минут пять, как тянули свой груз подальше от мгновенно ставших крайне неуютными окопов, из которых совсем недавно его орудия поддерживали огнем наш прорыв.

* * *

Эрих фон Шлиман стоял на краю неглубокого, но просторного окопа, из которого минометчики вели огонь по реке, постепенно смещая прицел вниз по течению. Он убеждал себя в том, что игра еще не окончена. Русские сделали свой ход, и хотя его предположение о нападении на речной заслон оказалось верным, он никак не ожидал, что удар будет столь масштабным. Что ж, теперь, по крайней мере, ясно, что не только в Абвере высоко оценивают качества русского стрелка, но и командование противника считает его настолько ценной боевой единицей, что готово задействовать для спасения диверсионной группы весьма серьезные силы и средства. Не так просто решиться подвергнуть серьезному риску несколько дивизионов