– Ты не любишь этот город? Выглядит довольно…

– Мы называем его огромным унитазом, – засмеялась она. – Нет, я, конечно же, этот город люблю, но… – Она посмотрела вниз на то, что она, «конечно же, любит, но…» – …половина города всегда в тени. Та, где я живу. Поэтому по утрам я по-настоящему радуюсь школе. Там по крайней мере светло. Эти три горы вокруг… – она показала наверх, – из-за них здесь все время туман. Вот эта, напротив нас, Доннерман, или Громобой, не выпускает его из долины, и над городом постоянно висят тучи. Именно там ставили виселицы. Гора раньше была круче. Камнем оттуда вымощены все улицы. Но новую церковь… – Аннушка показала на белое здание, – ее не хотели строить из этого камня. Потому что на нем кровь грешников.

– А которая из них Мильхфельс?

– Вот, вот эта. – Она постучала рядом с собой. – Не зря ее назвали Молочной скалой. Здесь камень с такими белыми прожилками из кварца, как будто молоко стекало. Тут якобы когда-то стояла дракониха-мать, у которой убили малыша. Один рыцарь из долины. Разъяренная дракониха вышла из лесной чащи, встала здесь и пронзительно закричала в долину. И от горя у нее вытекло молоко.

– А разве драконы не рептилии? – спросила я. – Они же яйца откладывают.

– Ну, это же мифические существа. Некоторые даже разговаривают. Ведь этого рептилии тоже не могут? – И добавила: – Иди сюда. Ляг и подползи вперед. Поначалу все так делают. – Она мне кивнула.

Я легла и осторожно подтянулась вперед, к самому обрыву.

– А, вижу, – сказала я и быстро отползла обратно. Смотреть на драконье молоко мне не очень хотелось, тем более рискуя свалиться.

– Местные здесь учатся ездить на велосипеде. – Аннушка засмеялась. – Мы тут и на санках катаемся. Давай, иди сюда! – Она снова мне кивнула.

– Не-е! – протянула я. С меня достаточно! Я очень любила свои страхи, потому что они были вовсе не глупые. Они, например, удерживали меня от идиотской мысли сидеть на краю обрыва. То есть работали как? Правильно!

– Там внизу есть кое-кто, кого я люблю, – тихо сказала Аннушка.

На долю секунды мне показалось, что сейчас она спрыгнет. Я хотела закричать «Не надо!» – но не могла. Но если бы она действительно спрыгнула, а я бы ничего не крикнула – даже «Не надо!» – я больше никогда не смогла бы заснуть. И проснуться.

– Не надо! – выдавила я из себя. Мне показалось, получилось очень тихо, но мои слова подхватил ветер.

Аннушка так и сидела и смотрела вниз, туда, где был кто-то, кого она любит. Я подошла немного поближе… Села на корточки. Подползла еще ближе… Села на край. Ноги свешивать не буду. Ни за что! Вот, сижу себе по-турецки. Потею… Черт подери! Высота будто притягивает меня…

Аннушка засмеялась.

– Ну, я же не могу это изменить.

– Что? – потрясенно спросила я.

– Что? – спросила она в ответ.

– Ну, что ты не можешь изменить?

– Ты сказала «не надо». То есть я сказала, что там внизу есть человек, которого я люблю, а ты сказала «не надо», ну и я как бы ответила, что я не могу это изменить. Не то чтобы я не пыталась… Да ладно, забудь. – Аннушка болтала ногами.

Для того чтобы встать на ноги, мне пришлось отползти от края обрыва. Он меня притягивал, а ветер подталкивал.

В этот момент из долины раздался крик. Мужской голос. Как из каких-то далеких времен. «Люди, эй, люди!» Остальное я не расслышала.

– Звонарь, – сказала Аннушка.

– Звонарь?

– Да, он живет в башне. Вот в той, – она показала на большую белую церковь. – Но отвечает за все башни. И за колокольный звон, конечно. Он отец моего одноклассника. Парень ужасно его стесняется.

Зазвонили колокола. Десять часов.

– Пойдем, магазин сейчас закроется.

Она встала, двинулась направо, немного вдоль обрыва. Там шла узенькая, как кошачья, тропка, мягко спускавшаяся вниз. Между лугом и обрывом.

Я осталась на месте. Ни оградки, ни перил.

– Пошли! – сказала Аннушка. – Когда совсем стемнеет, идти проще не станет.

Я старалась переставлять ноги. Там действительно было чертовски высоко! Мои ноги это знали и старались цепляться за землю через ботинки.

– Иди на четвереньках. Так поначалу все делают. – И Аннушка растаяла где-то на склоне, внизу. Ну прекрасно! Наверняка она и ходить здесь училась.

Я опустилась на колени, поставила руки на скудные кустики травы. Рука за рукой, колено за коленом. Слева – луг, справа – крутой обрыв. Рука за рукой, колено за коленом. Мне стало жарко, лицо горело. Ветер трепал куртку.

Стемнело. Мильхфельс подмигивал снизу сотней окошек. Наконец я увидела супермаркет. Впереди. Совсем недалеко от границы Мильхфельса. Угловатое здание. Ярко освещенное со всех сторон. Перед входом – парковка размером с сам магазин. Всё в фирменных цветах – оранжевом и красном. Огромные флаги, оранжевые и красные.

Аннушка посмотрела на часы, подняла три пальца вверх: согнула один, потом второй, наконец – третий. В супермаркете, как по команде, почти одновременно с этим погас свет.

Через четверть часа из здания вышли сотрудники. Выглядели они как последние люди на Земле. Они сели в последние машины на Земле и уехали. Только фонари продолжали освещать опустевший прямоугольник парковки.

Мы были уже внизу. Прошли мимо ограды. Это был забор из тонкой сетки, высотой по грудь, столбы из железных труб. Аннушка ловко перелезла. Забор при этом закачался. Сетка залязгала об опоры. Когда перелезала я, вышло еще громче.

– Здесь никого нет! Все в порядке! – сказала Аннушка. – Камеры снимают только входы.

И с этими словами она направилась к зданию. Погрузочная платформа. Металлическая лестница. Ящики. Мешки.

Аннушка включила фонарик.

– Единственные, кто может нас здесь увидеть, – кошки и крысы.

Она открыла мешки и стала в них шарить.

Я так и не поняла, почему это называется «контейнерить».

Подниматься с набитым рюкзаком было тяжело, но я говорила себе, что это болят не мои ноги и лямки врезаются не в мои плечи, еще ноющие после подъема земли на блоке. Так я и тащила эту другую девочку в гору. Наверху я снова стала собой. В темноте обрыв выглядел круче, а сила его притяжения была больше.

Маленькая полоска света между небом и землей уже затянулась. Когда мы проходили мимо дома Колотящего кузнеца, мне показалось, что я слышу удары.

– Это ветер, – сказала я.

– Ну конечно, ветер, – засмеялась Аннушка.

Дальше мы шли молча и в таком темпе, к которому я уже привыкла. Я думала о том, занесли ли остальные наши вещи в туннель. Настало ли уже это время – идти туда внутрь, ложиться там и всю ночь притворяться, что сплю?