– А Антонии так и нет, – сказала Аннушка.

Мы шли на юг. Для нее было очевидно: я должна идти следом. Она пробивала дорогу через питомник. Растаптывала все на пути и тихо чертыхалась. Почему вообще здесь именно мы? Это же издевательство! Бея сделала это специально! Чертово издевательство! Всем остальным было гораздо легче!

Я помалкивала. Она вполне могла принять решение и без меня. В общем-то, она была права. На востоке – Лунный лес. Там Антония может быть в любом кратере или яме, и там искали Рика с Фрайгундой и своими собаками. На западе, за Кривым лесом, можно было выйти к запруде – но там бы она далеко не ушла. И все-таки Бея с Чероки направились туда. На севере был питомник, продраться через который было невозможно. Его мы оставили напоследок – на тот случай, если не найдем ее в другом месте. Обойдя вокруг, мы двинулись дальше. На юге – заросли крапивы. Маловероятно, что Антония пошла туда.

– И никто из нас не должен ходить один. Она нам не доверяет. А сама, – Иветта повысила голос, – сама имеет право ходить одна. С Чероки, да? А он потом нам расскажет, чем она занималась. Ну конечно! Он же сам постоянно убегает!

Рядом со своей ворчащей хозяйкой с развевающимися фиолетовыми волосами бежал черный как уголь Цак.

– Ищи! Ищи! – говорила она ему. Но, видимо, он понимал это как «к ноге». И ни на шаг от нее не отходил.

Я бы тоже взяла Кайтека, он любил небольшие прогулки.

– Слишком медленно, – сказала Иветта. Ни в коем случае, она никуда не пойдет с этой черепахой на буксире.

Фрайгунда сказала, что у Кайтека очень хороший нюх. Лучший из всех наших собак.

– Ну конечно, и всего через два дня он найдет маленькую Антонию, если она начнет действительно вкусно пахнуть. Да тут и Цак справится, – ответила Иветта.

Мне совсем не хотелось с ней разговаривать. Уж тем более о Бее.

– Клянусь, если б я была главной, у нас все было бы по-другому, – продолжала бурчать она. – Мы бы вообще не стали искать эту соплячку. Если она больше не хочет быть с нами, зачем ее искать? У нас же не детский сад. Она могла свалиться в любую чертову яму. И будет у нас деточка со сломанной ногой. Аннушка приложит ей к ноге свои травки и споет какую-нибудь песенку задом наперед. Да она уже наверняка в какую-нибудь яму шмякнулась. А что потом? Потом нас обвинят в убийстве. Скажут, это мы ее толкнули. И привет! В тюрягу для малолетних.

Для меня Иветта была чем-то вроде того, что рисует на доске наш математик: я просто принимаю это к сведению, понимать мне там нечего.

Окей, у меня было три гипотезы, почему Иветта такая, какая есть.

Первая: дома у нее и так друзей достаточно, и здесь ей новые друзья не нужны.

Вторая: дома у нее тоже нет друзей, и ей на это плевать.

Третья: вообще-то она совсем другая.

Самой правдоподобной мне казалась гипотеза «вообще-то она совсем другая». С этим невозможно ошибиться на все сто процентов. Я сама себе предложила пари: если Иветта все же окажется совсем другой, я сама себя приглашу на яблочный сок с газировкой. Я уже жутко радовалась напитку, который выпью как победительница или как проигравшая. Если я выиграю, можно даже настоять на гнущейся соломинке. Я старалась думать о чем угодно, лишь бы не слушать Иветту. Никаких ответов от меня она все равно не ждала.

Между тем мы почти добрались до забора из сетки. За забором виднелась туристическая тропа. К запруде Айквальд, нижняя перспектива. Под забором была вырыта канавка – видимо, рыл себе ход какой-то зверь, чтобы пролезть на ту сторону. Мы поползли, выгибая позвоночники. Естественно, я зацепилась футболкой. Естественно, я расцарапала себе спину. Естественно, Иветта засмеялась. Даже ее пес раскрыл свою розовую свинскую пасть и осклабился. А я? Я покраснела как рак. А как же иначе!

– Да никто же не видит. Успокойся, – сказала Иветта. – Ищи! – и зашагала дальше, Цак рядом с ней, я – сзади.

Не-е, успокаиваться я не очень-то умела. Я всегда в группе риска. Каждый раз, когда краснею, мне обязательно об этом сообщают. Я просто чемпион по привлечению к себе внимания, при том что хочется-то мне ровно обратного. У меня есть все шансы прославиться тем, что я не хочу привлекать к себе внимания. Это же невозможно не заметить! Впрочем, немножко знаменитой я уже была. У меня больше шести тысяч просмотров в интернете – почти культовый персонаж, можно сказать. В прошлом году на спортивном празднике меня сняла на видео одна девчонка из нашего класса. Они с подругой надеялись, что на турнике я буду выглядеть по-идиотски. Но то, что я отмочила, превзошло даже самые смелые их ожидания. Во время переворота на брусьях завязка от штанов у меня накрутилась на перекладину и, когда я захотела слезть, ничего не вышло. Сначала нужно было еще два раза прокрутиться назад, но так как замаха у меня для этого не хватало, меня поддержала физручка госпожа Штефанопополус. Мы ее называли Попофлюсом. Лет ей чуть ли не сто шесть, и росту примерно столько же сантиметров. Она всегда ходит в одном и том же оранжевом спортивном костюме. На спине – зайчик в таком же костюме. Рядом с ним – облачко со словами. «Спорт приносит РАДОСТЬ», – уверяет длинноухий. Наверняка, Штефанопополус покупает одежду в детском отделе. Тогда я впервые увидела, как она смеется. Когда я висела на турнике. Потом она еще меня и поблагодарила.

– Где мы, черт подери? – вырвала меня из воспоминаний Иветта.

Я на нее взглянула.

– Ну, у забора.

– Это я сама вижу! – сказала она. – Мы тут раньше когда-нибудь были?

Я осторожно кивнула. Она что, хочет меня разыграть?

– Да тут все одинаково выглядит! И вообще я не особо-то в восторге от этой местности. – Она помахала указательным пальцем и выбрала произвольное направление. – Вперед! Ищи!

Цак рванул на другую сторону дорожки.

Иветта пригнулась, побежала за ним и остановилась за деревом. Я поступила так же, хотя вокруг не было ни души.

По инерции я чуть не свалилась под откос. Там, внизу, вгрызаясь глубоко в лес, журчал маленький ручеек.

– Движение – не твоя сильная сторона, да? – Иветта перепрыгнула через впадину, Цак – за ней. Выглядело это почти как в компьютерной игре. Даже когда я просто смотрела им вслед, мой взгляд срывался со склона и плюхался в воду.

Обнимая деревья, я продвинулась на несколько метров влево – там склон был более пологий. Я переставляла ноги как можно аккуратнее, но все равно поскользнулась, прошуршала немного вниз, схватилась за колючий куст, разжала руки и, тормозя не очень-то подходящей для этого ногой, угодила ею в ручей, промочив ботинок. Вода ледяная! У меня вырвалось «ух» или типа того. Я вытащила ногу. Мой «ух» эхом пронесся по овражку. Как первый звук на Земле.

Ух…

Я все еще его слышала, хотя он уже давно должен был замолкнуть.

Здесь, у самого ручья, кроме этого я слышала только журчание. Вода кувыркалась и подпрыгивала по камням, наскакивала на берег, поворачивала обратно и радостно неслась дальше. Перед белым камнем размером с кулак горбилась небольшая волна. Там, где она поднималась над поверхностью воды, появлялся полосатый узор, как будто воду причесывали гребешком. Иногда пара таких линий пересекалась, волна на мгновение подпрыгивала, а затем вновь входила в прежний ритм. В каждом месте ручей играл по-своему. Танцевал множество прозрачных танцев, которые оставляли на поверхности всегда одинаковый рисунок: соты, волны, круги. Я опустила палец в воду, и танец с кругов перешел на рябь. Перед моим пальцем вода притормаживала и, дрожа, легонько вздымалась.