Сколько раз и позже в писательской среде — да и в самом институте — подымались голоса сомнения в целесообразности его существования. Но «писательский вуз» себя оправдал. Оправдал потому, что писатели и профессора, подходившие близко к жизни института, укрепляли его авторитет своей замечательной практической помощью. Студенты вуза имели счастливую возможность развиваться под действенным влиянием виднейших мастеров словесного цеха. Руководителями семинаров и консультантами по творческой работе в разное время жизни вуза были Леонид Леонов, Константин Федин, Николай Асеев, Владимир Луговской, Илья Сельвинский, Михаил Светлов, Владимир Лидин, Николай Замошкин, Константин Паустовский, Борис Ромашов, Павел Антокольский, Александр Крон, Василий Казин, Григорий Бровман, Владимир Щербина, Семен Кирсанов, Александр Дроздов, Сергей Обрадович и другие. Ныне, как известно, многие питомцы института пришли на смену своим учителям и успешно работают в роли руководителей творческих семинаров.

Если их и можно в чем упрекать, то, пожалуй, лишь в искренней и бескорыстной любви к институту, но отнюдь не за равнодушие к нему.

Я знаю, что Федор Васильевич вначале высказывался о ВРЛУ тоже скептически. «ВРЛУ» он произносил как-то особенно ворчливо, явно недоброжелательно, «Боюсь, что вы, дорогие энтузиасты, выводите литературных цыплят в особом литинкубаторе. Играете в Парнас? Слыхал я, что голосованием решаете, кто ныне лучший поэт? И оказывается — Кирсанов?! А? Вот я к вам приду, погляжу...»

Пришел он к нам не скоро. Это было в 1937 году, во время подготовки института к весенней экзаменационной сессии и к первому выпуску заканчивавших курс обучения студентов. Контрольно-ревизионную комиссию от Правления Союза писателей возглавлял Федор Гладков, не просто писатель, а писатель и педагог с большим стажем, один из опытных деятелей народного образования. Беседы и советы Федора Васильевича были целеустремленными, меткими, конкретными и дальновидными. Особенно настойчиво предлагал Федор Васильевич расширение курсов и семинаров по изучению истории русской классической литературы и творческой лаборатории классиков.

— Пускай ваши студенты почувствуют, какой ответственный пожизненный груз принимают они на свои плечи, решившись стать писателями. Надо много знать, чтобы суметь что-то дельное написать! Писатель — труженик... Хорошо бы курс психологии творчества соорудить... Забыли наши ученые хорошие традиции науки: психологию творчества.

В итоге наших бесед мы подружились со строгим, но справедливым ревизором. Однажды, провожая Федора Васильевича из института в редакцию журнала «Новый мир», где он тогда работал, я в присутствии другого обследователя — деликатнейшего Сергея Александровича Обрадовича — сказал:

— А не прийти ли вам, Федор Васильевич, к нам в Литинститут да не поработать ли в нем?

Федор Васильевич рассмеялся:

— Э, голубчик! Я теперь уж и отстал от педагогической жизни, да мне и некогда, с литературой забот и хлопот хватает... Увольте...

А в 1944 году Федор Васильевич Гладков стал директором Литературного института.

Многолетние сотрудники института и поныне с удовольствием вспоминают первый день появления Федора Васильевича в Доме Герцена, обход им всех кабинетов, аудиторий, его знакомство с «кадрами», реплики или вопросы к каждому из работников. Все это носило и деловой, и вместе с тем теплый характер. Это было не просто любезно, а задушевно и деловито.

Сотрудникам института казалась удивительной быстрая и точная реакция нового директора на разнообразные вопросы, перед которыми стоял коллектив с его нуждами, с горой забот — хозяйственных, организационных, методических, творческих, академических... Крыша Дома Герцена, выдержавшего военные невзгоды, была дырявой от шрапнельных осколков, балкон, давно потерявший свое прямое назначение, — полуразрушенным. В наш вуз начали прибывать студенты из госпиталей, из фронтовых и дивизионных газет, с оборонных предприятий. По саду Дома Герцена расхаживали молодые люди в военном обмундировании, при медалях и орденах. Возвращались доучиваться и те «старые» студенты, которым война угрожала не только отсрочкой учебы... Новый директор ставил дело обучения и воспитания, учитывая именно этот «фронтовой» состав молодежи, сердцем понимая сложность и специфику послевоенной атмосферы в работе вуза.

— У литературной молодежи появилась потребность осмыслить накопленный за годы войны жизненный опыт, подытожить дни и ночи размышлений в блиндажах, землянках, на койке госпиталя... — сказал Федор Васильевич перед педагогическим коллективом института и твердо добавил: — Кроме желания рассказать о жизни и кроме способностей нужны большие знания, культура и кропотливая работа.

Всем нам, и преподавателям, и студентам, было близко и необходимо основное качество директора Гладкова — умение и желание воспитывать коллектив, не забывать в буднях работы ее высокий творческий смысл. Когда я — по долгу службы — рассказывал Фадееву о динамичном характере работы нашего нового директора, Александр Александрович довольно заметил:

— Да, это он! Горячий, всегда горит. Спокойная жизнь ему противопоказана. Это — он, неуемный Федор Васильевич. Знаете что: а вы не злоупотребляйте так его энергией. Поменьше его эксплуатируйте. Не загружайте администраторством. Эта сфера — дело гиблое для писателя. Пускай больше воспитывает и — пишет. Этим он всем нам нужен.

Часто и по разному поводу Федор Васильевич охотно беседовал со студентами, выступал на собраниях и заседаниях. Тогда раздавалось его обращение: «Друзья мои!» — с последующим горячим монологом, насыщенным мыслью, образностью, экспрессией.

— Наш институт — трудный и самый беспокойный из всех на земле... Это хорошо! В нем учатся люди, которые хотят беспокойной жизни. И это хорошо! Спокойной литературы быть не может. Да здравствует беспокойство!

— Надо научиться знать, надо уметь получать знания. Своя воля должна быть проявлена. Глядите, какой орел преподает вам языкознание! Я бы сам к нему на лекции бегал. Умейте взять от Реформатского его любовь к языку, его знания...

— Писатель должен знать многое, больше, чем знал вчера, больше, чем знаешь сейчас. Но он не всезнайка, а энциклопедист. Не разбросанность, а собранность знаний в нем должна быть. А как же ты иначе будешь давать свои художественные обобщения? Как будешь добиваться живого образа?

— Воспитать себя должен писатель непременно. Писатель — воспитатель. Все наши великаны русской литературы были учителями жизни! Воспитать в себе настоящего человека и писателя — значит иметь в душе своей и‑де-ал! Где он? В чем? Выходи, голубчик, на ленинский простор, там — твои поиски и твои открытия.

— Не терплю равнодушных. Боритесь за каждого человека, за полноту раскрытия способностей в каждом студенте. Цените личность. Радуйтесь или негодуйте. Только не будьте равнодушными.

— Долой надзирательство! Надо вытравить недоверие друг к другу. Война-то нам что показала? Силу души нашего народа. Как же ей, душе-то, не верить? Ее не прорабатывать