Такой тон меня вывел из ступора, заставив в раздражении закатить глаза:

— Вы еще скажите, что его задержите… — я устало усмехнулся.

Но кое-что меня напрягло в словах Куренай, я переспросил:

— Подождите, вы сейчас это про доходягу Идо, да? — я настороженно прищурился: — Или старый дурак Ункай еще кого-то призвал?

— Вы знаете имя демона?! — прошептала с суеверным ужасом в глазах Куренай.

Притихший Идо, в это время тенью застыл за спиной Якумо, похожей на экспонат музея восковых фигур. Будь демон материален, он бы обильно потел, судя по напряженной позе и бегающему взгляду.

— Ну да… — покосился я на Куренай, сияя улыбкой похожей на оскал, чтоб Идо лишний раз не расслаблялся, — а что такого? Надо же было нам познакомиться, перед тем как загонять ему иглы под ногти. А то невежливо как-то.

В конце лихо хмыкнул и обратился к демону в лучших традициях Орочимару:

— Так все было, Идо-тян?

Демон набычился, хрюкнул-гавкнул, как обозленный мопс, но ничего не сказал.

— Идо, ну что же ты молчишь? — картинно-участливо поинтересовался я, изображая искреннее участие: — Ты заболел, бедняжка?

Отыгрывая образ маньяка, достал сенбон, облизал (на что только не пойдешь ради эффекта):

— Хочешь тебя подлечу, а? — хихикнул я, диким взглядом окинув демона: — Иглоукалывание — это полезно.

Тяжелые надбровные дуги взлетели вверх, рожа Идо стала комично-обиженной.

— Нет! Нет! — заорал демон затопав когтистыми ногами, как избалованный подросток, которому сообщили, что он отлучен от интернета на все выходные в качестве наказания.

Демон мотал рогатой башкой и вопил:

— Нет! Ты больной ублюдок! Выродок, предатель!

Куренай даже дышать перестала, только глаза бегали туда-сюда, туда-сюда, как у часов в виде совы из советского мультика, будто она боялась упустить из виду нас обоих.

Все это весело и забавно, но даже выведенный из равновесия Идо не потерял контроль над Якумо. Она по-прежнему видела только Куренай и бубнила что-то хнычущим голосом, будто заевшая пластинка.

Продолжая допекать Идо словесно, я судорожно искал способы достучаться до Якумо или победить демона. Сильно усложняла задачу одна неизвестная: материален ли Идо, или не материален? Если он имеет некое осязаемое воплощение, я могу его ранить. Если не имеет, то я, как новичок в руинах Нового Лондо, буду получать люлей, а сам ударить не смогу*. Если я его ударю, отразится ли это на Якумо?

Мысленно обругал себя за тупость.

В бесполезности гендзютсу я уверен — нет смысла пытаться воздействовать на мозг иллюзии. Демон находится внутри сознания Якумо. Значит, и вопрос в том, станет ли он менее опасен, если попытаться его повредить, тоже напрасен. Нужно достучаться до Якумо, чтоб та снова загнала «джина» в бутылку. Лезть в ее мозги и оставлять свое бессознательное тело у ног Идо — очень опрометчиво.

Размышляя о слабом месте демона и практикуясь в остроумии, я совсем потерял из виду девчат, а там кипели нешуточные страсти!

Зазомбированная Якумо взяла в руки краски и начала методично перекрывать ростовой портрет Куренай, у которой уже не было ничего ниже пояса. Краски светились от вложенной в них чакры и щелкали, потрескивая, как сгорающие в огне перья. Сгорая, краски превращались в смрадное душное белесое облако.

Густо набирая «грязь» с палитры, Якумо с силой елозила по холсту кистью, вдавливая ворс. Казалось, моргни и вместо девочки у мольберта уже будет радостно скалящийся Идо. Так сильно эта гримаса предвкушения и злобы не подходила лицу Курама.

Я не видел глаз Якумо из-за глубокой тени и низко склоненной головы, но чувствовал, что они безумны.

Сбросив морок, вложил чакру в ноги для рывка.

Иллюзии Идо, как полупрозрачное марево, размыли очертания. Краем глаза я этого не замечал, будто меня заставляли не смотреть. Теперь я видел некую границу, за которой явь становилась зыбкой и ненадежной. Будто иллюзии прорвались в реальный мир.

Схватив Якумо за плечи, я выбил палитру. Попадали тюбики, кисти, с громким хлопком упал холст. Мир будто бы замер, затаив дыхание.

— Якумо, очнись. — я надеялся, что еще не поздно. — Это не сон! Ты должна очнуться! Борись с Идо! — встряхнул за плечи, послав импульс чакры в нервы Якумо.

Боль может сбросить наведенные мороки, если не справляется стандартное снятие иллюзий. Этому учат еще в Академии: как ударить себя больно, но аккуратно.

На мгновение показалось, что девочка очнулась, так естественно она вздрогнула и затем подняла голову.

Но я ошибся. Мой план сработал, но не так как я ожидал.

Стоило поймать взгляд светло-карих глаз с легким зеленоватым оттенком, как я провалился. Дезориентация прошла почти мгновенно, я встал в полный рост и в сердцах чертыхнулся.

Я провалился во внутренний мир Курама, потеряв связь с явью. Будто калека, который по привычке полагается на отсутствующую конечность, я пытался услышать окружение, а слышал пустоту.

Не было времени гадать: почему не вышло докричаться, как я очутился тут, да еще без сопровождения, когда вторгнуться в чужой внутренний мир не так-то просто.

Насколько я знаю, даже нетренированный человек инстинктивно перемещается к нарушителю спокойствия, а тут тренированный потомственный мистик*, а я все еще один и пока ничем не атакован.

Ситуация выходила прескверная, это мне даже чуйка зудела, а не только здравый смысл.

Снова эти коридоры из разводов, но на этот раз рядом нет проводника. Чтобы не утонуть, приходилось постоянно двигаться, иначе разноцветная жижа начинала расступаться подо мной, как зыбучие пески и течь, как густой кисель.

Идо пытался запутать дорогу, но каким-то чудом мне удалось достичь места заточения Якумо. Преодолев сопротивление, я встал на маленькую каменную ступеньку перед белоснежно-белыми седзи с кусочком внешней галереи. В этом мире грязных, неумело смешанных красок, бумага светилась мягким колеблющимся светом, точно по ту сторону горели свечи или камин. Подавив привычку разуться, я ступил на поблескивающие глянцем теплые доски, расплескав грязь. Створки раздвинулись, словно их кто-то обильно смазал, с тихим деревянным стуком встав на место. Возможно потому и тут я ожидал подвоха, но вместо этого попал в сказочный дворик.

Никаких свечей тут и в помине не было, свечение исходило от цветов. Сгибаясь под собственным весом, ветви касались покрытой лепестками, как снегом земли. Колонной, к роскошной белой кроне, вздымался мощный извилистый ствол, похожий на застывшую черную молнию. Неосязаемый ветер срывал лепестки, и целые цветы, укрывая не по-весеннему сочный газон белым покрывалом.

Нежный свежий аромат, белоснежные соцветия, приглушенное сияние и я…