в грязище и говнище по пояс. Даже как-то неудобно стало тут находиться.

Но еще сильнее не в своей тарелке я себя почувствовал, услышав голос Якумо.

Расслабленная, счастливая, она стояла за мольбертом и улыбалась. Неподалеку, за столиком, сидели и пили чай ее родители. Благостная картинка, но она меня коробила до мороза по коже. От этой парочки веяло настоящей жутью, но Якумо этого не замечала. Или не хотела замечать. Девочка общалась с молчаливыми истуканами, а они просто сидели, с обманчивым благодушием, держа у рта чашки. Все вокруг будто светилось белесой, подрагивающей как свеча на ветру, пеленой, скрадывающей любые огрехи и дефекты: благодаря этому мерцанию казалось, что плоские рожи «родителей» моргают и легонько кивают в ответ девочке.

Мое появление слегка напугало Якумо, но вскоре она просияла, улыбнувшись легко и естественно:

— Ирука-сенсей, что вы здесь делаете?

— Пришел тебя спасать. — неловко развел я руками.

Рай Якумо настойчиво пинал мое чувство стыда: будто подглядывая в замочную скважину, я слишком сильно навалился на дверь и оказался внутри.

— От чего меня надо спасать? Мне тут хорошо. — обвела Якумо затуманенным взглядом крошечный мирок, который ей с барского плеча оставил Идо. — Мне тут спокойно. Мне ничего больше не нужно. Все дома, — голос девочки дрогнул, — я дома.

От этого мягкого одурманенного голоса на меня повеяло могильным хладом.

Идо подарил Якумо сомнительное счастье закопать себя живьем с муляжами воспоминаний, в этом светлом, как стерильная операционная палата, сливовом склепе.

— Это не твой дом, ты в иллюзорной ловушке.

— Если это так, откуда мне знать, что вы реальный и это тоже не обман? — на безмятежном пустом лице девочке проступило живое смятение, будто она только сейчас проснулась и еще не до конца осознала происходящее.

— А зачем в твоем идеальном мирке раздражающий я? — тяжело выдохнул, почувствовав как слегка отпустило. — Гляди, сколько на мне грязи! Разве я сюда вписываюсь? Не замечал за тобой мазохистских наклонностей. — придурковато улыбнувшись, развел я руками. — А уж Идо мною точно не стал бы прикидываться, он же от одного вида скромного меня начинает дрожать и делает в штаны.

Тут я скорчил картинно-обиженную рожу и смахнул несуществующую слезинку:

— Это, наверное, потому, что Идо меня не любит.

Якумо покривилась на такие подробности, но похихикала от предположения.

— Да, Идо вас точно не любит, Ирука-сенсей. — внезапно улыбка Якумо увяла. — Но мне здесь хорошо. — Зачем мне уходить? Идо не плохой. Он вернул мне родителей.

— Вернул? — брезгливо покривился я. — Вот эти пустышки? Они даже не живые!

Я взял их за плоские плечи и встряхнул, а они распались кучей белых цветов.

Внезапно я почувствовал бешенное биение своего сердца. Оно заколотилось так сильно, что я обмер от страха, вцепившись в грудь пальцами, будто так мог усмирить мышцу.

Если это не вернулась сердечная недостаточность, то у меня нет времени на долгие душеспасительные речи!

— Оглянись, Якумо, — горько покривился я, повысив голос, — ты хочешь навсегда остаться с парой бездушных призраков? Это не твои родители. Они бы не хотели для тебя такого! Они верили в тебя. И я верю! Верю, что ты сильнее Идо! Что ты сильнее, чем думаешь о себе!

Я протянул девочке руку:

— Ты можешь!

Кивок, мелкая прохладная ладошка в моей руке, пол больно ударяется в колени.

Не все так плохо, но я почти вплотную подошел к той грани за которой начинается деградация СЦЧ, ее выгорание. И обратимо оно лишь до определенного предела, после чего — все, ты уже не шиноби, а инвалид без чакры и уже никогда не восстановишься. Как голод пожирает мышцы, так крайнее чакроистощение начинает использовать вместе с ресурсами организма то эфемерное вещество, из которого состоят каналы чакры.

— Ункай думал, что может меня контролировать! — злорадно распинался Идо, радостно осклабившись. — Я убил этого неудачника, выпив все его силы, и ты тоже умрешь, сделав меня сильнее! Я пожру твою силу! Я пожру твою душу!

— Кх, — усмехнулся я и пошатываясь встал, — подавишься, гнида.

Глумливый оскал увял, Идо вперился в меня взглядом, будто умел им испепелять.

Нет, серьезно, эта бесталанная демонюка отчего-то меня не переваривает.

А тем временем Якумо начала возвращаться, словно просыпаясь от оцепенения: глубокий вздох пробудившегося человека ее выдал.

Только бы она не сделала глупость и не дала понять демону, что у него больше нет подпитки. А без нее он быстро распадется…

Или нет? Если он действительно выпил все силы Ункая? Он независим? Имеет ли Якумо над ним хоть какую-то власть?

Я загородил собой Якумо, впившись полным ненависти взглядом в буркала Идо. Кривляться уже было опасно.

Мы играли в гляделки, не шевелясь, замерев, как сжатые пружины. Усугубляло ситуацию то, что я не знал, как реальные раны демона сейчас отразятся на Якумо, потому я мог лишь скрутить тварь либо легко ее ранить.

Стремительное, едва уловимое движение. Я смог защитить девочку, но себя защитить не смог. Когда я блокировал своим танто его атаку, коготь демона удлинился. Правый глаз прошило адской болью, но перед этим я уловил влажный хлопок, с каким лопается волдырь. По лицу потекло что-то теплое и более вязкое, чем кровь.

Боль затмила холодная ярость. Я на рефлексах блокировал атаку встречным выпадом, и отрезал длинный, как лезвие рапиры, коготь Идо вместе с фалангой пальца. В реальном мире тело Идо оказалось неожиданно хрупким, хотя бил я без усиления чакрой.

Демоново визгливое «К-Как?!» слилось с истошным воплем Якумо «Ирука-сенсей!».

Так что пока Идо недоуменно шевелил покалеченной лапкой, я снова атаковал.

Демон смог увернуться от моей прямой и бесхитростной первой атаки, когда я услышал отчетливый и полный праведного гнева голос Якумо:

— Не прощу!

Яркий свет ослепил нас обоих, демон все-таки сумел отвести удар танто, но это ему не помогло. Скупое движение ногой, его отрезанный коготь подлетает в мою ладонь, словно скейтборд у трюкача.

— Око за око, падла.

На морде Идо было такое искреннее недоумение, что я не сдержал удовлетворенной ухмылки, провернув «ножик» в глазнице демона еще раз.

Под демоном разверзлась белая бездна из которой вверх устремились сплетенные как лианы сливовые ветки. Я отпрянул, хотя ни один побег даже не наклонился в мою сторону.

За считанные мгновенья тонкие черные ветви с цветами оплели нескладную фигуру, но в тот момент когда все вокруг