Побалакав еще немного с простодушнымлейтенантом, я села в “Вольво” и с наслаждением закурила. Следовало подвестиитог. Пока что складывалась такая картина. Виноградов приводит Павловскую вконтору. Демьянов делает фальшивое заявление от лица Федорова, быстренькоизбавляется от квартиры, приобретает жилье для Игоря, остаток средств вручаетСветлане. Та через несколько дней заявляет, что Рома никаких долларов непередавал, и парнишка оказывается за решеткой. Начинается следствие, котороеведется самым оригинальным образом.

Во-первых, следователь почему-то “не находит”Демьянова; во-вторых, не допрашивает никого в риэлторской конторе; в-третьих,проворачивает всю процедуру меньше чем за неделю. Потом этот абсолютно сырой инесъедобный пирожок отправляется в суд. И здесь та же картина: словно несуществовало никогда на свете Славы Демьянова и Андрея Федорова. Основным аргументомстали свидетельские показания Пановой. Вика рассказывала, что видела, как Ромасчитает огромную кучу баксов, а парень утверждал на следствии, что денег вруках не держал. И все. Дали семь лет, закрыв глаза на несуразицы и нелепицы.Такое поведение следственных и судейских органов можно объяснить только одним –кто-то основательно постарался “замазать” глаза заинтересованным лицам. Исейчас очень трудно начинать работу заново: Демьянов – покойник, Панова тоже.Кстати, всех их убрали одним способом, впрочем, как и несчастную Катюшу, –отравили дигоксином. Кому понадобилось топить Ромку? Неужели Павловскиеспециально засадили парня за решетку? Похоже, что так. Непонятно, зачем? Или,если хотите, почему?

Я абсолютно уверена, что Светлана получиладеньги, тогда в чем причина? Кто убил Катюшу? Чем и кому помешала несчастная,больная раком женщина? Кому было известно, что она пойдет в диспансер напоследний укол? Кто был мужчина, переодевшийся медсестрой и воткнувший в Катюсмертельную капельницу?

Голова распухла от бесчисленных вопросов, чембольше узнаю, тем меньше света в этом грязном деле. Ясно пока одно – все нитизавязываются вокруг Павловских.

Тихий майский вечер слетел на Москву. Горожанепропадали на дачных участках, часа через два они массово начнут возвращаться, ина дорогах возникнут пробки, но пока проспекты столицы радовали глаз приятнойпустотой, и я добралась до Зеленой улицы буквально за пятнадцать минут.

Хотя бабушка Олимпиада Александровна инаходится, по утверждению милиции, в глубоком маразме, вкусному торту онанаверняка обрадуется. Поэтому прикупила в супермаркете чай, сахар, баночкуваренья и “Птичье молоко”. Мягкое суфле, как раз для беззубой старушки.

Первая квартира оказалась почему-то на третьемэтаже. Я принялась названивать, потом забарабанила в дверь. Ответом быломолчание. Ну да, скорей всего родичи увезли бабульку на дачу, гуляет сейчассебе по травке, на цветочки любуется. Стукнув в последний раз кулаком вфиленку, я повернулась, чтобы уйти, и тут услышала громыхание цепочки. Дверьраспахнулась настежь. Маленькая, похожая на болонку старушка щурилась напороге. Сходство с собачкой придавали тонкие белокурые волосы, мелкимикудельками обрамлявшие печеное яблочко, в которое превратилось лицо женщины. Вмолодости бабушка, очевидно, была жуткой кокеткой, потому что в свои семьдесятс хвостом красилась под блондинку, делала химическую завивку и пудрилаобезьяноподобное личико.

– Верочка, – обрадовалась пожилая дамапри виде гостьи, – входи, дорогая, решила не ночевать на даче?

Мы пошли по длинному темному коридору иоказались на душной кухне образца пятидесятых годов. Чугунная газовая плита с“крылышками”, холодильник “ЗИС”, алюминиевые кастрюльки, на столиках иподоконниках банки, тряпки, пустые пакеты от молока и кефира.

При виде торта старушка пришла в радостныйажиотаж и кинулась ставить чайник.

– Как здоровье, Олимпиада Александровна?Бабуля принялась самозабвенно перечислять болячки. Я слушала вполуха, может,она и не в таком маразме? Вон как здорово помнит, где у нее болит! Но тут покухне разнесся резкий запах гари. Я подскочила к плите и сняла с раскаленнойгорелки абсолютно пустой чайник. Да, хотя с кем не бывает! Сама пару разкипятила чайник без воды, а вроде не страдаю болезнью Альцгеймера. Наполнивчугунный сосуд жидкостью, я поглядела на бабулю. Олимпиада самозабвенно елаприторное суфле, причмокивая от наслаждения. Так, пока бабуля находится вкайфе, попробуем ее потрясти.

– Олимпиада Александровна, вы паспортпотеряли?

– Что ты, Надюша, – испугалась бабка, –как же тогда пенсию получить. Здесь у меня все документы, в одном месте, чтобыне искали, когда помру.

Она выдвинула ящик и протянула конверт. Внутрии правда лежал довольно потрепанный паспорт. Еще там находилось пенсионноеудостоверение и трудовая книжка.

Чайник закипел. Хозяйка заварила какую-тонемыслимую бурду и предложила:

– Пей, Светочка, знаю, любишь с лимоном.Я вздохнула. Сначала бабуля приняла меня за Верочку, потом за Надю, теперь,пожалуйста, Света. И кто только оставляет таких старух одних? Пустила вквартиру незнакомого человека, чаем поит, просто находка для грабителя.

Трудовая книжка пестрела записями. Моторинаработала всю жизнь: кастеляншей в больнице, вахтершей на заводе, уборщицей вмагазине. Последние пятнадцать лет – капельдинером в театре. Вот, наверное,почему до сих пор красится, напоминая офорт Гойи “До самой смерти”.

– Из театра давно ушли? – завела я сноваразговор.

– Ох, Наденька, старая я стала. Программыпродаю и сдачу путаю, потом спектакль поздно заканчивается, домой боязно ехать.

– Пенсия небось маленькая…

– Маленькая, – согласилась старуха, – носпасибо Петру Григорьевичу, пристроил в хороший дом лифтершей. Лестницу мою,лифт, жильцы ключи оставляют. Еще собачку вожу на прогулку, мне за этоприплачивают. Нет, я довольна, на все хватает. Ты-то как, Светочка, мама неболеет?

– Совершенно здорова, – успокоила я ее. –А что, до сих пор работаете?

Старушка засмеялась и погрозила пальцем:

– Думаешь, баба Липа совсем ума лишилась?Ты же меня вчера в подъезде видела.

– Ну надо же! А в каком подъезде?

– Да в своем, – удивилась бабка, – никакзабыла? Ты, Надюша, еще сумку несла и оттуда пакет о гречкой выпал.

Вот и думай теперь, где старушонка трудится,то ли в доме у загадочной Светы, то ли у неизвестной Нади.

– Говорите, на память не жалуетесь? А покакому адресу я живу?

– Ну, Верочка, и глупости же спрашиваешь.Прямо около метро, налево и по дорожке, не сворачивая до детского садика, там идом.

– А метро какое?

Дама отрезала еще кусок торта, поковырялавоздушную белую массу выщербленной ложкой и сообщила: