Пильщиков стал совсем мрачным. Он побарабанилпальцами по столу. На узколобом личике возникла страдальческая гримаса. Может,он хороший агент, но роль мыслителя явно тяготила парня. Наконец он принялрешение:

– Ладно, пойду документы поищу. Минутчерез десять Леша вернулся с тоненькой папочкой и удовлетворенно произнес:

– Вспомнил Павловскую, только я, ксчастью, ни при чем. Хорошо, Комаров велит все бумаги несколько лет хранить.

Оказывается, у Пильщикова в тот день матьупала на улице и сломала руку. Он отпросился у Демьянова и просидел сутки вСклифе, возле постели родительницы.

– Почему же тогда компьютер выдает, чтовы поехали к Павловской?

– Так поехал же! А в машине на мобильныйсообщение пришло. Я на Садовом кольце выскочил – и к матери, а они дальше отправились.

Я выхватила у него из рук папку и приняласьлистать листочки. Так, вот интересно! Заявление Андрея Федорова о том, что онне возражает против продажи квартиры, и справка с его нового местожительства –Лазурная, дом 9…

– Леша, – попросила я, – а можно узнать,к кому обращалась с просьбой продать квартиру Виктория Панова?

– Когда договор заключили? – деловитоосведомился парень.

– Она пока не продала квартиру, дело, таксказать, в процессе. Леша изумленно посмотрел на меня.

– Кто же расскажет о несовершеннойсделке? Такие сведения не разглашают, конкуренции побоятся. Панова, говорите?

Я кивнула. Пильщиков опять вышел, потомвернулся.

– Такая клиентка официально нерегистрировалась, значит, разговоры пока в предварительной стадии.

– Вот что, Алексей, сними для меняксерокопию заявления Андрея Федорова и расстанемся друзьями.

Агент помялся чуть-чуть и выполнил просьбу.Представляю, с каким облегчением он вздохнул, когда “адвокатесса” вымеласьпрочь.

В машине я разглядела добычу. Ехать наЛазурную и узнавать, куда выписали Федорова? Но сегодня воскресенье, скорейвсего в домоуправлении никого нет. Позвоню лучше жадному капитану Евдокимову,думается, он сможет помочь прояснить кое-какую проблему. “Дружок” оказался наместе.

– Работаете в выходной, – фальшивопосочувствовала я, – небось не пообедали, как раз мимо вашего отделения еду,хотите бутербродик?

– Давай, – оживился мент, чуя добычу. Вего кабинете стоял ужасный запах перегара, чеснока и дешевого табака. Носзачесался, глаза заслезились, и я принялась чихать, как больная кошка.

– Где только умудрилась при такой жарепростыть! – посочувствовал капитан и прикрыл окно. Стало еще хуже, я быстренькоизложила просьбу. – Демьянов, Демьянов, – пробормотал милиционер, – что-тоникогда не слышал.

И не удивительно, этим делом занималось другоеотделение, и хозяин риэлторской конторы не какой-нибудь там Холодов, чтобы обубийстве кричали все газеты. Наконец Евдокимов снял трубку и начал собиратьинформацию. Через двадцать минут стало известно, что убийцу, правдабезрезультатно, искал лейтенант Ковригин.

– Поезжай к нему, – милостиво разрешилЕвдокимов, – и скажи, что от меня. А я пока переговорю с мальчонкой ипредставлю тебя как корреспондента журнала “Советская милиция”, вроде материалдля статьи набираешь. Кстати, где обещанный бутербродик?

Я порылась в кошельке и хотела вытащитьсначала сто долларов, потом передумала. Нечего баловать, такому хватит ипятидесяти.

Евдокимов цепкой рукой ухватил банкноты иудовлетворенно протянул:

– Заглядывай, если надо, и потом, вдругвашим еще какая информация нужна, с дорогой душой поделюсь.

Я вышла на пыльную улицу, вдохнула бензиновыйвоздух. Вот из-за таких, как мерзопакостный капитан, милиционеров называют“ментами вонючими”, а отделения – “легавками”. Мать родную продаст и невздрогнет. Хотя мою задачу облегчает, надеюсь, и Ковригин такой женеразборчивый.

Но лейтенант оказался другим. Маленький,худенький, сквозь оттопыренные ушки-лопушки просвечивал розовый свет. Тощенькаядетская шейка болталась в воротничке форменной рубашки, как гвоздика в стакане.Белобрысые волосенки подстрижены неровной лесенкой, небось мама или женапостарались. Круглые голубые глаза смотрели слегка испуганно, и здоровыйдеревенский румянец освежал треугольное личико. Ну кто берет таких на службу?Пожалуй, даже я справлюсь с парнишкой одним щелчком. Интересно, как он будетпринимать участие в задержаниях и засадах? И из пистолета ему как следует невыстрелить, вон руки какие, просто барышня.

– Вы лейтенант Ковригин? – грозно осведомиласья и, не дожидаясь ответа, выпалила:

– Дарья Васильева, еженедельник“Советская милиция”.

Мальчишка радостно улыбнулся и сказал:

– Садитесь, мне Владимир Павлович звонил.Чем могу, помогу.

Минут десять мы поболтали с ним о тяжелой долесыщика, потом я тихонько стала подбираться к цели разговора.

– Хочется упомянуть о каких-нибудь яркихделах, убийства например.

Ковригин безнадежно махнул рукой:

– Это не ко мне, лучше обратитесь кЗвонареву или Рощину, вот у них кое-что бывает. Я совсем недавно работаю, мневсякую мелочовку скидывают. Бытовуху или драки пьяные, ничего стоящего. Хотите,ребят позову?

И он потянулся к телефону. Я остановиладружелюбного лейтенанта.

– Евдокимов что-то говорил про Демьянова,вроде оригинальный случай…

– Висяк, – коротко сообщил лейтенант, –просто тупик по всем направлениям.

Он порылся в сейфе и вытащил папку с делом.Женщина, приходившая последней и велевшая Любочке не заходить в кабинет,назвалась Моториной Олимпиадой Александровной. Такая дама на самом делепроживала в Москве, на Зеленой улице в доме номер один. Но когда ее допросили,выяснилось, что ей 73 года и она ни при чем.

В организме Славы обнаружили большуюконцентрацию дигоксина. Причем эксперт настаивал, что препарат дали Демьянову ввиде жидкости, а не в таблетках. Проверка родственников и знакомых ничего невысветила. С женой у убитого были прекрасные взаимоотношения, соседи в одинголос твердили, что более дружной пары не встречали. Дела на работе тоже шлихорошо. Никаких долгов или споров с “братками”, обширная клиентура, отличныезаработки. Слава не пил, не кололся и никогда не жаловался на сердце. Самымподозрительным звеном в этой истории казалась Моторина, но бабуля существовалапосле инсульта в своем мире и плохо соображала. Все попытки оперативников заставитьвспомнить, кто мог воспользоваться ее именем, не привели ни к чему. Делобуксовало на месте, потом плавно перешло в категорию безнадежных.