за все, что вы сделали для меня. Это очень ценно и дорого. Павел…а где он, без него меня бы здесь не было.

–Детка, ты так говоришь, как прощаешься.

Марина улыбнулась.

–Как странно, еще совсем недавно, мне ничего не стоило скрыть свои мысли, а теперь мое лицо говорит за меня. Мне очень грустно, но кажется, мне пора.

–В самайн глупо уходить. Останься еще, ты так нужна нам.

–Кстати Любляна тоже мне говорила про этот день. Расскажите , что это?

–Самайн – страшный праздник прошлого. Урожай должен быть собран, слабая скотина должна быть уже забита, к этому дню. С духом самайна, на его ледяном дыхании, в мир живых проникают духи. Духи давно умерших предков. В каждом доме будет готов стол для прадедов и праотцов.

В ночь самайна лучше не выходить из дома, не то, что собираться в путь.Не будет удачи в дороге, сама смерть станет провожать.

–У меня мурашки побежали по рукам.

–Не бойся. Здесь твой дом, ты здесь в безопасности. Напугала тебя? Прости, старую, но сама попросила. Пей чай, пока не остыл. Скоро и Павел придет, он как раз скотину смотрит.

–Маришка.

–Паша здравствуй. Я хотела поговорить с тобой. Мы мало общаемся в последнее время, а мне так много нужно сказать тебе.

–Конечно, только пойдем на улицу, а то запарился в хлеву.

Мужчина протянул к ней свою руку и повел во двор.

–Моя работа закончена. Я пришла проститься, но Апполинария Андреевна рассказала мне очередной ужастик. Ха! Вот думаю теперь.

–Только из за самайна думаешь остаться?– Павел сурово смотрел на нее.

–Нет ни только.

–Я не отпущу тебя. Я хочу, чтобы ты осталась.

–Я не хочу быть лишней, я ….

–Ты не лишняя, ты на своем месте. И ты не сможешь, вот так взять и уехать. Ведь я вижу, что ты чувствуешь ко мне. Ты совсем не умеешь этого скрывать.

–Может, не хочу?

Он подошел и обнял, обнял так крепко и нежно, что Марина если бы была маслом, наверняка расплавилась.

–Маленькая, глупая куколка. Моя куколка. Не уже ли ты не видишь, что я люблю тебя?

Марина вспыхнула, она отпрянула от Павла, чтобы лучше видеть его лицо. Лицо не врет, лицо лучистого всегда говорит правду. И это прекрасное, самое родное на свете лицо не обманывало. Все признаки нежности и любви, и чего-то еще – ох эти смеси. Но разбирать по полочкам увиденное, не хотелось. В одной из книг она прочла, как от счастья в животе порхают бабочки, в ее животе бабочкам было тесно. Она засмеялась от восторга и подставила губы для поцелуя. Голова кружилась, и хотелось кружиться вместе с ней.

–Эй ты куда, куколка?

–Я должна это записать! Срочно! Я вернусь, так скоро, что ты и не заметишь, что я уходила от твоих объятий.

–Ну уж нет! Всегда будешь со мной!

Вырвавшись, Марина, хохоча, побежала домой. Счастливая, такая счастливая! Не бывает такого счастья? Нет же бывает, вот же оно! Как же прекрасно чувствовать и верить в то, что чувствуешь.

В доме никого не было. Но счастья было так много, что просто вылить его на бумагу, оказалось недостаточно. Хотелось поделиться, поделиться с самой близкой подругой.

–Люблянушка, он любит меня! Любит! И я его!

В руках Любляны блестел остро наточенный топорик. На чурке, прижатая сильной рукой, барахталась черная курица. Взмах топора, тюк! Лезвие только скользнуло по горлу обреченной курочки. Лицо Любляны исказилось ненавистью, она смотрела только на Марину, не замечая, как поуобезглавленная птица упала на землю. Из перерубленного, пернатого горла текла кровь, повинуясь рефлексам, птица с головой, висящей на одной только коже, побежала в сторону Марины. От жуткого зрелища Марина вскрикнула, попятилась и уперлась спиной в сарай.

–Ненавижу! Как же ты меня достала! Ненавижу тебя! Что он так долго возится с тобой? Любит, говоришь? Дура! Ему просто нужно было, чтобы ты поверила, иначе твоя бездушная кровь не нужна богине. Так долго я терпела эти ваши сюси-муси! Какая же ты тупая, как эта курица! Этой мой мужчина! Только мой!

–Женщина, закрой свой рот!– раздался голос Павла.

–Паша, Пашенька, что она говорит! Это правда? Ну, что ты молчишь?– Марина рыдала, еще недавно такое полное сердце, разрывалось на части.

–Прости Маришка, так нужно.

Марина прижала руки ко рту, и отрицательно мотая головой, побежала, не разбирая дороги. Только бы скрыться от этих чудовищ. Душа была растоптана, раздавлена, истерзана, изрублена. Так больно, как же больно! Она умрет сейчас!

Она судорожно искала куда спрятаться. Забор из старого штакетника, забор, забор, дерево, куча скошенной травы, которая пожухла и местами даже запрела. Она ринулась к сену. Подлезла под стог, свернулась калачиком и засыпала себя сладковато пахнущей гнилой травой. Дышать было тяжело, травинки лезли в нос, туда же попадала пыльца или может пыль, что-то мелкое и сухое.

В кожу впивались сухие травинки, глаза слезились так, что пришлось закрыть. Засыпалась по максимуму так, что не видела, что происходит вокруг, за этой смешной защитой. Она себя чувствовала ребенком, который играя в прятки, закрыл глаза, в надежде, что раз не видит он, не видят и его. «Только бы он, как стучит мое сердце! Оно ведь как барабан! Как же глупо!» Марина лежала в стоге сена и звала к себе смерть. Такую сильную, безграничную боль, не может выдержать ни одно сердце. Из-под закрытых глаз, текли соленые слезы, смешавшись с пылью, они оставляли на бледных щеках грязные дорожки. Временами она не могла подавить всхлип. Зажимала свой рот руками и беззвучно кричала.

Время шло, тело затекло нещадно. Медленно, очень медленно, разгребла она ароматную траву на уровне глаз…. Черт! А если быть точнее бортник Петрович, стоял прямо напротив того места где затаилась Марина, так ждет кот, когда знает где спряталась мышь. Лицо старика, похожего на восковую статую, озарилось невероятно искренней, но ужасающе безумной улыбкой. Мгновение, и она увидела сверкнувшие на солнце металлическим блеском, вилы. Старик захохотал, и воткнул вилы в стог, как раз в то место где должна была быть ее шея.

Вилы вошли в горло не глубоко, но достаточно для того, чтобы Марина, как муха насаженная злым ребенком, на зубочистку, повиновалась каждому движению.

–Попалась? Хахаха!

Старик выдернул вилы. Марина обняла горло руками и почувствовала, как сквозь пальцы просачивается теплая липкая жидкость, противно пахнущая металлом. Она беспомощно завалилась на бок. Попытка вдохнуть отдалась во всем теле острой болью. Униженная и истерзанная,