– А Дуська – это кто?

– Сестра, младшенькая.

– Федя, вы все время приходите мне на помощь…

– Видно, так мне на роду написано.

– Мне давным-давно никто не помогал… Ну подруги развечто…

– Я буду и впредь помогать вам.

– Расскажите про сестру.

– А что про нее рассказывать? Она прелесть, у неехорошая семья, муж, двое детишек, сын Федька и дочка Шурка, которая ходит всад, говорит басом и частенько огорошивает родителей такими выражениями, какбудто была не в детском саду, а в портовом кабаке.

– Должно быть, это забавно.

– Еще как забавно! Но отец впадает в панику и требует,чтобы Дуська забрала ее из сада.

Она хотела спросить, есть ли у него дети, но сообразила, чтоон в ответ может задать тот же вопрос, а говорить на эту тему она не желала нис кем. Сегодня, когда она как безумная хохотала на улице над словом «кулёма»,она вдруг ощутила странное освобождение, как будто с нее свалилась каменнаяглыба, которую она все эти годы таскала, сгибаясь под ее тяжестью так, чтопрактически ничего вокруг не видела. А тут почему-то она вдруг смогларазогнуться, ощутить легкость и понять, что сможет жить дальше не только понеобходимости. Она испытывала безмерную благодарность к этому человеку.Кажется, ему от меня ничего не надо, кроме меня самой. И это прекрасно… Но унего есть Мака, сравнения с которой мне не выдержать, ведь она так молода… Дане надо мне ничего, пусть он живет с Макой, любит Маку, заводит с ней детей, нотолько пусть он и в моей жизни присутствует. Мы же можем быть друзьями. Ерунда,что мужчина и женщина не могут быть друзьями, сущая ерунда. Пока был жив Юзик,я не чувствовала себя такой одинокой. Он помогал мне, он был настоящим другом…Но судьба и его у меня отняла. Он умер в тридцать семь лет от инфаркта. Никтодаже предположить не мог, что у него больное сердце…

Они сидели молча, оба устали. В вагоне было не слишкомтепло, она укуталась в свое пальто, замоталась платком, а он еще ласково обнялее, и она уснула. Он тоже задремал, и оба не видели, что их пристальноразглядывают.

Он проснулся первым и подумал: не хочу домой. Не хочу кМаке. Я ведь обещал вернуться только завтра. Позвоню сейчас Дуське ипредупрежу, пусть приготовит мне постель. А вдруг Ангелина пустит меня к себе?Чем черт не шутит… Пообещаю, что буду вести себя как пай-мальчик. И зачембеспокоить Дуську? Она ж не уснет, пока не убедится, что я благополучнодобрался, а потом до утра будет выпытывать, почему это я не поехал ночеватьдомой. Да, Федя, ты умеешь устраиваться в жизни, черт знает что! Какая страннаяженщина… С виду – не подступись, стерва, да и только, а на самом деле ранимая,испуганная, нежная… Ее хочется защищать. А вот Маку защищать почему-то совсемне хочется, она сама кого хочешь защитит. Да и от кого ее защищать, у нее такиенадежные папа с мамой, тетка с дядькой, бабушка, а у этой – никого. Или все-такикто-то есть? Платок сполз, и ему было видно маленькое ухо с гранатовойсережкой. Надо бы все-таки узнать, что она делала в той гостиничке? У когобыла? И почему, собственно, сережка потерялась? Небось была у мужика, он еездорово там трепал, вот сережка и вывалилась. И он увидел словно наяву Ангелинув объятиях молодого парня… Кто там был? Да многие, но как-то никто не годилсяна роль Гелиного любовника. А целуется она классно. Умеет! Впрочем, в еевозрасте это не так уж удивительно. Он вспомнил зеленовато-карие глаза, врадостном изумлении смотревшие на него сквозь пелену снега… Нет, пошлая фразаполучилась. Но глаза хороши… А губы… песня! Так выражается Иваныч. Каждый раз,когда дядька спрашивает его: «Ну как тебе моя новая книга?» – племянничек отвечаетодинаково: «Песня!» И все-таки я идиот! Зачем надо было тащить ее в Питер? Ачто теперь? Как вернуться к Маке? Я не хочу! Но как же можно ее бросить? Зачто? За то, что она не Ангелина? Да меня все друзья на смех подымут. Бросилмолоденькую красотку ради стареющей стервы… Никакая она не стерва, но чтостареющая – факт. Она же старше Маки на шестнадцать лет, на целую девичьюжизнь. Ей было шестнадцать, когда родилась Мака. То есть она вполне годитсяМаке в матери. И еще… Мака столько сил вгрохала в этот ремонт. И что же, яскажу ей: спасибо, дорогая, можешь быть свободна – так, что ли? Совершеннонеприлично. Стыд и срам!

– Ох, простите, Федор Васильевич, я уснула.

– Выспались?

– Как ни странно, да.

– Геля, а вы пустите меня к себе до утра?

– Зачем это? Езжайте домой.

– Ну зачем… среди ночи… Геля…

– Не хотите беспокоить жену?

– Ладно, вопрос снимается с повестки дня. Едудомой, – слегка обиделся он. За полчаса до Москвы она вдруг сказала:

– Федор Васильевич, я вам бесконечно благодарна.

– За что?

– За эту эскападу. Она оказалась для меня необычайноважной.

– Почему?

– Сложно и долго объяснять, это касается моих сугубовнутренних проблем, но как бы то ни было – спасибо. И не стоит вам ходить вмилицию, как-нибудь сама.

Это опять была прежняя холодноватая стерва.

…Мака спала крепким сном. Она уснула, не выключив лампу,которая освещала распущенные рыжие кудряшки, белоснежную кожу и аппетитновыглядывающую из-под одеяла коленку. В спальне витал легкий аромат ванили, былотепло, уютно, сладко.

И куда меня черти носили? Чего я еще ищу? Зачем? Как хорошоздесь, с Макой…

Федор прикрыл дверь и на цыпочках пошел на кухню, он здоровопроголодался. К тому же надо было обдумать сложившуюся ситуацию. Вчера потелефону он наврал, что едет срочно в Калугу. В подробности вдаваться не стал.Но Алина засекла его в Питере и неизвестно еще, успела ли разглядеть Ангелину.Это может быть опасно. Итак, я собрался в Калугу, а очутился в Питере. Пойтипроторенным путем и наврать, что в Калуге меня упоили и отправили в Питер, какгероя «Иронии судьбы»? Бред. Вообще, Калугу лучше исключить, я до Калуги недоехал, а прямиком полетел в Питер. Но почему я ее не предупредил? Потому чтоеще не изжил холостяцкой привычки. А вот зачем меня понесло в Питер? Ага,холостяцкие привычки – прекрасная отмазка на первое время. Итак, я уже сел впоезд, чтобы ехать в Калугу, но тут мне позвонили… А зачем я ехал в Калугу,спрашивается, да еще внезапно? Лучше всего валить все на пьяный бред. Но почемуя вдруг напился среди бела дна? Ага, я же пошел на это идиотское мероприятие,Мака прекрасно это знает, а там я встретил старого приятеля, от жуткой смертнойскуки мы выпили в баре и решили ехать вместе в Калугу навестить старого друга,но… Но на улице, едва выйдя из Дома литераторов, мы наткнулись на этого самогостарого калужского друга, который как раз собирался ехать в аэропорт… Да, мывышли, а он нас увидал из такси, остановил машину и уговорил лететь с ним. Мыне хотели, решили просто проводить его в аэропорт, но там, как водится, выпилиеще и очутились в Питере. Потом каким-то образом растеряли друг друга, я зашелпообедать и встретил Ангелину… Или про Ангелину лучше не говорить? Нет, лучшесказать, а то мало ли кто еще мог нас видеть. Вполне правдоподобная версияпьяного дружеского шатания… Надо бы только предупредить на всякий случайАнгелину. Нет, не стоит. Не станет же Мака ей звонить, проверять…