– Мне очень жаль, Эмили, – сказал он.

Я едва не расхохоталась, но в конце концов только презрительно фыркнула.

– Ты ужасный лжец, Элиас.

– Нет, Эмили, – возразил он. – Сначала, пожалуйста, выслушай меня, а потом можешь…

– Молчи! – оборвала его я.

Сколько в человеке может быть наглости?

Как я могла быть так глупа, чтобы довериться ему хоть в чем-то, хоть чуть-чуть?

Я вздрогнула, когда рядом внезапно возникла Алекс и положила руку мне на плечо.

– Эмили, ты злишься, и ты совершенно права. Я прекрасно тебя понимаю. Но все-таки, наверное, тебе стоит выслушать, что он хочет сказать.

– Давно ты узнала? – холодно спросила я.

– Недавно, – ответила она. – Только сегодня.

– Спасибо, что хотела сразу рассказать мне обо всем. Я это очень ценю, Алекс.

– Ну да, я… – Она запнулась и взглянула на Элиаса. Я проследила за ее взглядом. И чем дольше смотрела на него, тем сильнее становилось чувство, что я задыхаюсь. Казалось, даже стены сдвигаются вокруг меня.

– Поздравляю, Элиас, – сказала я. – Тебе все удалось как нельзя лучше. Я попалась на удочку.

Голос изменил мне. Мне хотелось только одного: уйти. Прочь отсюда. Как можно дальше. Я отвернулась от Элиаса и попрощалась с Алекс.

– Нет, Эмили, подожди! – воскликнул он, но я проигнорировала этот призыв и вышла вон.

Едва переступив порог квартиры и закрыв за собой дверь, я бросилась бежать. Этаж за этажом, я бегом спускалась по лестнице моей жизни. Дальше и дальше, навстречу свежему воздуху. Я прыгала со ступеньки на ступеньку, не глядя под ноги. Навернусь – ну и пусть. В этот миг мне было все равно. Только бы выбраться наружу.

На третьем этаже до меня донесся голос. Его голос. Я слышала, как он выкрикивает мое имя, слышала шаги, которые были быстрее моих. Но я бежала дальше. Еще быстрее. Он не должен меня догнать.

Когда я добралась до второго этажа, шаги стали громче и ближе. Я не оборачивалась, только прибавила ходу. Как только выскочу на улицу, запрыгну в первый попавшийся автобус – не важно, куда он меня увезет.

Первый этаж. Я спрыгнула с последней ступеньки. Шаги грохотали за моей спиной. Я рванулась к двери, но прежде чем я дотянулась до нее, пальцы Элиаса сомкнулись на моем запястье.

– Пожалуйста, Эмили, постой!

– Отпусти меня сейчас же! – крикнула я, вырываясь. Кинулась было дальше, но Элиас обогнал меня, встал перед дверью и раскинул руки. Выйти на улицу было невозможно, не коснувшись его. Я остановилась и сжала кулаки.

– Когда? Когда, черт бы тебя побрал, ты собирался сказать мне правду? – спросила я.

– Я… я не знаю.

– Хочешь, угадаю? Завтра утром, после того как мы провели бы вместе ночь? – Я фыркнула. – Ты омерзительная, расчетливая тварь!

– Нет, Эмили, нет. – Он помотал головой. – Так бы я не поступил. Клянусь тебе. Я уже не раз собирался тебе все рассказать, но… не мог.

Я скрестила руки на груди.

– Разумеется, не мог! Это разрушило бы все твои планы!

Элиас потер нос и глубоко вздохнул.

– Я сознаю, что вся эта затея была огромной ошибкой. И мне нет прощения. Это было очень глупо и подло. Но пожалуйста, Эмили, поверь: мои мотивы изменились.

– Твои мотивы изменились? – растерянно переспросила я. – Так ты признаешь, что Лука понадобился тебе только для того, чтобы выведать обо мне побольше?

Он запрокинул голову.

– В некотором смысле да. Но оглядываясь назад, я понимаю – не только для этого, – ответил он. – Это не так просто сформулировать. А особенно сейчас, когда ты не даешь мне ни секунды на раздумья. Это очень сложно, и я охотно тебе все объясню – но не на бегу.

– Что ты намерен объяснять? – осведомилась я. – Ты уже все объяснил. Ты скотина и хотел меня надуть.

– Нет, Эмили, ты все упрощаешь. Я ведь уже сказал, что мои мотивы изменились.

– Ах, вот оно что, ну конечно, твои мотивы изменились – извини, забыла. – Я скептически хмыкнула. – Но если это действительно так, дорогой Элиас, тогда ты, вероятно, сможешь рассказать, почему не перестал мне писать, когда вышеупомянутые мотивы якобы изменились? Почему переписка продолжалась месяцами?

Я не сводила с него глаз. Внутри клубилась такая злость, что я готова была разорвать его на кусочки.

– Да не знаю, будь оно все проклято! – Он взлохматил волосы.

– Зато я знаю! – ответила я. – Тебе было интересно шпионить за мной! Ты не мог отказать себе в этом удовольствии! Да ты хоть приблизительно понимаешь, какое это для меня унижение?

– Эмили, милая, – пробормотал он, – не надо так, никто тебя не унизил…

– Ты мерзкий лжец!

– Я не лгал тебе. Ни в письмах, ни в жизни – по крайней мере в большинстве случаев.

Я открыла рот. Изнутри рвался истерический хохот – а как еще на это реагировать?..

– Эмили, – спокойно проговорил он, – ты мне нравишься, и это не ложь.

– С людьми, которые нравятся, так не поступают, – возразила я.

И по выражению его лица поняла, что даже ему на это нечего ответить. – Я знала, – тихо проговорила я и опустила голову. – Всегда знала. Связываться с тобой – большая ошибка.

– Пожалуйста, не говори так, Эмили. Никакая это не ошибка.

Я не ответила, упорно глядя вниз.

– Все кончено? – спросил он.

– Что кончено? Ничего и не было. Ну, поморочили друг другу голову… Пропусти меня к двери.

– Но если я не хочу?..

– А это твои проблемы. Такова жизнь. Никто не спрашивает нас, хотим мы чего-то или нет. Или ты всерьез полагаешь, что я хотела, чтобы ты водил меня за нос?

Его лицо окаменело, словно превратилось в маску.

– Я ненавижу тебя, Элиас Шварц.

Мне уже было все равно, придется дотрагиваться до него или нет. Больше ни секунды не могла я находиться в этом холле. Но, к моему удивлению, Элиас опустил руки и отошел от двери. Не глядя на него, я пронеслась мимо и в следующий миг выскочила на холодный ноябрьский воздух. Съежившись, я обхватила себя руками.

Я солгала. Ненависти к Элиасу я не испытывала. Единственный человек, которого я ненавидела, – это я сама.

* * *

Уже который час я бродила по Берлину. Ноги несли меня сами. Каждый раз, натыкаясь на автобусную остановку, я замедляла шаг. Но стоило подумать о доме, о кровати, на которой я недавно лежала с Элиасом и которая до сих пор хранила его запах, как я опускала голову и брела дальше.

В голове было глухо и пусто. Происшествия сегодняшнего дня были еще слишком свежи, чтобы их осознать, но уже слишком стары, чтобы их переживать.