слов у Клима случилась истерика, и он закрыл руками лицо, пытаясь сдержать всхлипы. Зина же захохотала в голос, и он с радостью отметил, что она тоже захмелела, и, может быть, даже, как он сам, не столько от пива, которое, правда, было крепким, сколько от близости с человеком, с которым была пережита настоящая близость. Пусть только одним из них, разве это может иметь значение, когда все уже рассказано, а значит, поделено на двоих?

В те минуты Клим даже не допускал сомнений в том, что Зина успела прожить в воображении то, что испытал он… По сути, тоже в воображении. Кто виноват, что у обоих оно оказалось слишком сильным? Зина уже не могла не знать и про лог, и про березу, по которой бегала, не боясь зацепиться косами, и про черную старуху на сосне… И главное – она не могла не помнить своих горьких слов о том, что так же почернеет без него…

Кто-то хрипло прокричал, перекрывая голосом остальных:

– Профессиональный театр – это зомби! Ходячий мертвец. Сейчас профессионализм требуется только ремесленникам. Да не сейчас, а всегда! А искусство… Настоящее искусство, а не всякая дешевая жвачка, всегда создавалось любителями. Вспомните!

– Кто это? – шепотом спросил Клим у Зины. – Он играл Муравья… Какой не по размерам умный!

Они оба опять затряслись от смеха, и Клим с замиранием подумал, что они в первый раз так прижались друг к другу. Он тотчас сказал еще что-то смешное, лишь бы она не отклонилась. Скорее всего, Зина отлично поняла его уловку, но не протестовала, вот что было главным. Клим готов был острить хоть всю ночь, в подпитии это всегда лучше ему удавалось, только вот Иван не собирался уступать ему жену на целую ночь.

– Хочешь самодеятельности? – проорал он у Клима над ухом. – Вот Зиночка с тобой согласится. Она и для одного зрителя в сельском клубе готова играть.

– А? – очнулась она и, словно внезапно протрезвев, отпрянула от Клима. – Что ты сказал?

– Ты уснула? – грубо спросил Иван.

– Нет. Почему? Я просто задумалась…

– Ты? Задумалась?

Зина резко подалась вперед, чтобы видеть его:

– Я что, дура, по-твоему?

Не готовый к такому напору, Иван миролюбиво разулыбался и тоже заглянул к ней через Клима:

– Хороший актер и должен быть дураком.

– Это Табаков сказал, а не ты, – холодно напомнила она.

– А кстати, – вовремя вмешался совсем молоденький артист, которого Клим не помнил по спектаклю, – я вам рассказывал, что в Москве познакомился с одним парнем из «Табакерки»?

– Да уж раз десять! – насмешливо отозвался кто-то.

«Это из-за меня, – удрученно подумал Клим, глядя на красные лодочки, нарезанные Зиной. – Он злится, что я уселся между ними… Я не должен был… Нет. Только не осложнять ей жизнь…»

Он потихоньку отполз назад и с трудом поднялся на ноги. Березы пьяно покачивались у него перед глазами, но Клим шел к ним, не опасаясь, как к старым, насквозь знакомым подружкам, перед которыми нечего стесняться. Он добрел до ближайшей, уже не различая – веселая она или поникшая, да и сумерки затушевали это различие, которое на самом деле не столь и велико.

Стараясь не свалиться, Клим медленно осел на траву и с наслаждением прижался затылком к прохладной коре. Сиреневые, по-шагаловски вытянутые и плоские облака скользили поверх макушки красного солнца, тоже осевшего на землю.

«Пьяное, красномордое солнце», – он опять беззвучно захохотал и принялся развивать про себя эту мысль. Над самой головой облака были совсем другими. Климу показалось, что таких розовых и пухлых, как сладкая вата, он не видел с самого детства.

Побежавшая назад пленка неслась все стремительнее, и у Клима от скорости уже закружилась голова, как вдруг все замерло. Перед ним по тропинке опять побежал гладколобый дурашливый Кузя. Щенок учуял запах проходивших овец и умолял Клима броситься за ними вдогонку. Он извивался всем телом, мелко тряс задом и заискивающе улыбался, заглядывая хозяину в глаза. Но Климу строго-настрого запрещали приближаться к овцам с собакой. Оставалось только сочувствовать щенку и пытаться отвлечь его то палкой, то малиной, которую Кузя обожал.

Вспомнив все это, Клим подумал, что похож сейчас на такого же изнемогающего от желания пса, готового лизать ноги и колотить хвостом. Он невесело усмехнулся и только теперь заметил, что все уже разбрелись кто куда. Одни еще продолжали спор, который наверняка казался им очень интересным и важным. Другие целовались, и сквозь рваную пелену одолевавших его образов Клим вдруг увидел последних. Наверное, если б Иван сейчас поцеловал жену на его глазах, Клим или заплакал бы, или полез бы драться.

Но Иван как раз оказался среди тех, кто пытался немедленно определить судьбу современного искусства. Возмущенно потряхивая снежной головой, он что-то яростно доказывал тому самому «Муравью», которого поддерживали еще несколько человек.

Не прислушиваясь, о чем они спорят, Клим попытался отыскать взглядом Зину, но ее нигде не было. Он встревоженно приподнялся – сперва на колени, потом встал на ноги, цепляясь за березу и безжалостно сдирая с нее прозрачную липкую кожицу. Держась за дерево, Клим обошел его кругом, но и на этот раз не увидел разметавшегося дымка ее волос.

«Ты где?» – чуть не закричал он, но каким-то чудом удержал в себе этот вопль.

Сказав себе, что отыщет ее (зачем – об этом он не задумывался), Клим двинулся от одного дерева к другому, продолжая озираться. И вдруг понял, где ее надо искать. Собрав уцелевшие от затопления мысли, Клим повертелся на месте, пытаясь определить, в какую сторону указывал Иван. Потом решительно двинулся прочь от заходящего солнца.

С каждым шагом внутри него нарастала незнакомая вибрация, и Клим все увереннее думал, что она исходит от Зины. И то, что она становится все ощутимее, доказывало, что он идет в правильном направлении.

Поэтому он даже не удивился, увидев Зину на склоне заросшего лога. Она остановилась так, что издали ее не было видно, однако, заглянув вниз, Клим обнаружил ее совсем рядом. Услышав его, Зина обернулась, и Клим догадался, что она тоже ничуть не удивлена.

Собравшись, чтобы не упасть, он осторожно спустился на несколько шагов и встал с ней рядом, не зная, что и сказать, ведь Зина уже знала все, что в нем было. Он только смотрел на нее, чувствуя, как дрожит все сильнее и это уже становится заметным. А она не отводила глаз, будто все же ждала чего-то, хотя еще недавно запретила ему абсолютно все. Решившись и еще больше опьянев от собственной смелости, Клим протянул руку