— Правильное решение! — одобрил Леня. —Телефончик для связи оставь на всякий пожарный…

Стас посмотрел ему в глаза и не посмел отказать.

Позвонил Ухо и сообщил, что объявился Комар, слезноблагодарил за машину и умолял сделать поскорее, потому что у него якобы есть нанее уже покупатель.

— Спросил я у него, кто такие те ребята, что битыйавтобус ему отдали, так он даже с лица сбледнул, до того их боится, —посмеиваясь, сообщил Ухо. — Говорит, что главный у них некий Шершень, япро него слышал раньше, но ничего обнадеживающего. Надо бы от него подальшедержаться, скверный тип, слову своему не хозяин — скажет одно и тут же всепо-другому повернет. Оттого Комар и торопится с машиной, боится, как бы эти непередумали…

— Что, Шершень этот, — авторитетный, приденьгах? — спросил Маркиз, держа в голове мысль о дорогущей марке.

— В принципе да, — осторожно ответил Ухо, —то есть Комару-то и тыща баксов большие деньги. Шершень, конечно, птица болеевысокого полета, однако, понятно, не олигарх. Сейчас жутко злой, его ребятатоже землю носом роют, какого-то старого козла ищут. А когда найдут, мало емуне покажется.

— Кого ищут? — насторожился Леня. — Старика,говоришь?

— У них во время той аварии старикан сбежал. Кто такой— Комар не знает…

«Зато я, кажется, знаю, — подумал Маркиз, — ай дастаричок Прохор Петрович! Силен, сумел от профессионалов сбежать. Впрочем,какие же они профессионалы, если позволили себя усыпить, как белых лабораторныхмышей!»

— Слыхала? — спросил он попугаиху Марусю,высунувшую любопытный клюв из клетки. — Вот бы с твоим хозяиномпобеседовать, много интересного узнали бы! С виду такой приличный старичок —опера там, Верди-Пуччини, а сам…

— Вер-рди, Вер-рди! Тр-равиата! — заоралапопугаиха. — Сопр-рано! Колор-ратура!

— Ну вот, опять ты за свое, — расстроилсяЛеня, — хоть бы что полезное сказала.

— Пр-ремьер-ра! Пар-ртер-р! Галер-рка! Контр-рамарка!Р-римма Бор-рисовна!

— Постой-постой, — заинтересовалась появившаясяЛола, — говоришь, Римма Борисовна?

— Шедевр-р! — подтвердила Маруся.

— Ну надо же, как я раньше-то не догадалась! —обрадовалась Лола. — Ну конечно же, Римма Борисовна!

— Ты, случаем, не рехнулась? — осведомилсяМаркиз. — От попугая заразилась…

— Попугай, к твоему сведению, совершеннонормальный! — рассердилась Лола. — А сумасшествие незаразно, этоврожденное, как и клинический дебилизм! У некоторых встречается… не будем,конечно, указывать пальцами…

Леня слишком хорошо знал свою боевую подругу, чтобыобижаться на ее слова, сказанные не всерьез, а мимолетом, — просто Лолка,как любая женщина, всегда норовит оставить за собой последнее слово. И еще онпонял, что спорит Лола не просто так — имеется у нее в мыслях кое-что полезное.

— Ладно, — миролюбиво сказал он, —рассказывай про Римму Борисовну. Откуда ты ее знаешь?

— Римма Борисовна! — Лола закатила глаза. —Это такая женщина… не описать! Она связана с театром…

— Что, самая главная чиновница в управлении культуры?

— Бери выше!

— Что, неужели в Министерстве культуры? Откуда у тебятакие знакомства?

— Еще выше! Она билеты распространяет!

— Ну, сказала… — протянул Леня, — это раньше,во времена всеобщего дефицита, ее должность хлебная была, а теперь все в деньгиупирается — заплати хоть вдесятеро, и любые билеты будут! Еще и на дом принесутза отдельную доплату…

— Ох, Ленька, — Лола не стала издеваться ипрезрительно морщиться, — ну какой же ты… Настоящих-то театралов сденьгами очень мало. А хороший спектакль поглядеть хочется… Вот Римма людям ипомогает… Ты понимаешь, она по-настоящему влюблена в театр! Вот как раньше было— в прошлом, а то и в позапрошлом веке! Всех артистов по именам знает, со всемизнакома, все спектакли сама видела… Зрители у нее все наперечет, со всеми вконтакте, сама позвонит, сама билеты на хороший спектакль отложит! А самоеглавное — именно она решает, какой спектакль в этом году нужно смотреть, акакой — ни в коем случае!

— Серьезно, что ли? А я-то думал, что это зависит оттеатральных критиков, от жюри конкурсов, наконец, от самих зрителей…

— Вот именно — от зрителей! А зрителям Римма Борисовнаи такие, как она, вовремя подсказывают, на какой спектакль стоит пойти. То естьименно она создает общественное мнение. А без этого мнения не будет нипереполненных залов, ни горячего приема публики, ни, само собой, всех этихпремий и хвалебных отзывов в прессе!

— Ну-ну, — хмыкнул Леня, — а ты ее откудазнаешь?

И тут же прикусил язык, потому что Лола посмотрела на него сглубокой обидой.

— Вот ты всегда так, — голос ее прерывался, —нарочно меня принижаешь! Нарочно делаешь вид, что я — никто! Я — актриса,настоящая! И если сейчас не работаю, то это только вопрос времени! И если тыбудешь относиться ко мне по-свински…

Хотя в глубине души Леня был уверен, что Лола никогда невернется в театр, потому что в свое время ей осточертели тамошние порядки изависть коллег, к тому же Лолиной врожденной лени очень не нравилосьподниматься утром и тащиться на многочасовые репетиции, сейчас он немногоиспугался. Вдруг и вправду Лолка взбрыкнет и поступит в какой-нибудьзадрипанный театрик ему, Лене, назло? Разумеется, больше месяца она там непродержится, но за это время сумеет истрепать Лене и животным все нервы. Да идело пострадает…

Разумеется, Леня испугался совсем чуть-чуть, но притворился,что испугался ужасно. Конечно, в отличие от Лолы он никогда не играл в театре,но при его профессии актерские способности просто необходимы. Он постаралсяизмениться в лице и прижал руки к якобы колотившемуся сердцу, а потом с размахуплюхнулся на стул, как будто ноги его не держат. Стул при этом едва несломался.

Лола взглянула на него искоса и полностью удовлетвориласьполученным эффектом.

— Уж и не знаю, — проговорил Ленязапинаясь, — можно ли тебя пускать к этой самой Римме Борисовне… Вспомнишьпро театр… как бы тебя опять не потянуло на старое…

— Да ладно, — Лола подбежала и чмокнула его вщеку, — мне полезно сменить обстановку, развеюсь немного. Пу И не возьму,он в театре все равно ничего не понимает…

В фойе Драматического театра толпилась публика.

Завзятые театралы, большую часть которых составляли женщиныот тридцати до шестидесяти лет с неизгладимой печатью интеллигентности на лице,окружали раскладной столик, за которым сидела ухоженная дама с длиннымитемно-рыжими волосами, в зеленом шелковом концертном платье с глубоким декольтеи с выражением собственного достоинства на холеном лице.

Увидев ее первый раз, можно было подумать, что перед вами —известная оперная певица или как минимум концертмейстер с большим стажем. Дамаи на самом деле служила искусству, но несколько иным способом: она продавалатеатральные билеты.