и коз тоже нет. Только на картинках.

Молодайка пригорюнилась:

— Эх, надо было кур с собой захватить! Думала, прикуплю у соседей! Я и петуха-то взяла только потому, что он у нас приставучий, навроде собачки — куда ты, туда и он. Как же теперь быть? Как быть? Не знаешь, кто тут курей разводит? Не может быть, чтоб во всём Петрограде кур никто не держал! — Она лихо подбоченилась. — Ну, да не беда! Я знаешь какая бойкая! Ежели что решу, то от своего никогда не отступлюсь. Сказала разведу кур — значит, разведу!

Новосёлку звали Нюрка, и слово своё она сдержала. К середине лета в квартире бывшего надворного советника Окунева заквохтали куры, а когда сам Окунев обратился с жалобой в Домкомбед, то туда ворвалась разъярённая Нюрка и долго орала, что не для того, мол, мы за свободу стояли и царя скидывали, чтоб в квартире нельзя было кур держать. Потому как любому пролетарию домашняя скотина друг, товарищ и брат.

Следом за Нюркой в пустую квартиру бельэтажа заехала шумная семья Перепетуевых. Сам Перепетуй, непутёвый рыжий мужичонка, день-деньской тренькал на балалайке и пел матерные частушки, а Перепетуиха билась по немудрёному хозяйству, состоящему в основном из ребятишек мал мала меньше.

Однажды вечером к Фаине без предупреждения зашёл Фёдор Тетерин.

— Я, собственно, на минутку, дел много. — Он взял Фаину за запястье и невпопад спросил: — Не ждала?

— Я тебя всегда жду, — шёпотом отозвалась Фаина, потому что Капитолина уже спала. От горячей ладони Фёдора в крови вспыхивали и гасли огненные искорки. Чтобы избавиться от наваждения, она высвободилась. — Пойдём на кухню — я сварила щи из крапивы с настоящей перловкой.

Она не стала ждать ответа, а налив тарелку, молча смотрела, как Тетерин быстро и жадно ест, вытирая края тарелки корочкой хлеба.

Июньская жара шла на спад, просачиваясь в раскрытое окно приятным холодком. Недавно прошёл дождь и его капельки были бриллиантами рассыпаны по широкому подоконнику.

Если посмотреть на соседнюю крышу, то можно увидеть, как шелестит листьями проросший сквозь кровлю ивовый кустик.

— Теперь и не представить, какой тут стоял мороз! — вздохнула Фаина. — Я за зиму почти все книги сожгла, тумбочку и две рамы от картин. Иначе бы мы с Капитолиной в ледышки превратились.

— Ничего! Самое тяжёлое время перебедовали, теперь пойдёт веселее. Крепнет народная власть, и мы поднимается вместе с ней, — убеждённо произнёс Тетерин. — Погоди немного, увидишь, как счастливо заживёт народ: ни войны не будет, ни тюрем, ни угнетения человека человеком, работай где хочешь, учись где хочешь, живи где хочешь, люби кого хочешь! Никто силком замуж не погонит. — Он покраснел и осёкся. — А за щи спасибо, знатно ты стряпаешь, но я к тебе не подъедаться пришёл, а предупредить. — Он кашлянул в кулак, как показалось Фаине, чуть смущённо. — В общем, дело такое: завтра вселяю к тебе жилтоварищей. Так что ты подумай, на какую комнату им укажешь.

Фаина пожала плечами:

— А что тут выбирать — все комнаты свободны, кроме нашей с Капитолиной.

— Так о том и речь, дурья твоя голова! — горячо воскликнул Тетерин. — Зачем тебе ютиться в тесноте, если ты можешь перебраться в залу? Давай говори, какие вещи переносить, мы с тобой за ночь управимся.

— Ничего не хочу менять. — Фаина взяла со стола тарелку из-под щей и поставила в мойку. — Не успеем глазом моргнуть, как улицу снегом завалит, а комнатёнку куда легче протопить, чем хоромы. Да и печурка у меня славно приспособлена. Мы ведь вдвоём живём — много ли надо?

— Ну, ты не век одна будешь! — Тетерин опустил глаза и стал вычерчивать пальцем круги на столе.

Фаина ненадолго задумалась и туманно сказала:

— Понимаешь, если очень долго чего-то ждёшь, готовишься, подстилаешь соломку, то оно не случается. А когда всё идёт своим чередом и ты уже думаешь, что твои надежды пошли прахом, вдруг появится чудо.

Она так явственно увидела перед собой Настюшу, какой та была два года назад, когда пропала, что замолчала, а потом решительно взмахнула рукой. — Нет, не поедем мы в другую комнату. Останемся, где Бог судил.

* * *

Ни свет, ни заря в дверь квартиры забарабанили.

— Мама, мама, тук-тук. — Маленькие ручки затеребили Фаину за волосы, за уши, проехались тёплыми ладошками по щекам.

Фаина вскочила и заметалась в поисках юбки и кофты. Спешно сунула ноги в ботинки — другой обуви не было.

— Иду! Не ломайте дверь!

— Открывай, хозяйка, принимай соседушек.

Сперва Фаина увидела огромную бутыль мутного самогона и только потом прижавшегося к ней щекой мужичка с помятым лицом и блаженной улыбкой деревенского весельчака. Ногой в грязных лаптях мужичок решительно ступил на паркет, но его остановил суровый оклик:

— Да куда тебя, Колька, несёт нелёгкая! Кошку, кошку сперва!

Он обернулся:

— Нишкни, Акулька, сам знаю.

Тут же под ноги Фаине метнулось нечто рыжее и всклокоченное, на поверку оказавшееся не кошкой, а мальчишкой, вслед за которым ошалело неслась кошка. С диким мяуканьем она стрелой взлетела на вешалку для шляп и зло зашипела.

Кроме мужичка, мальчишки, женщины и кошки в семье Кобылкиных были две старухи — баба Маша и баба Глаша. Как позже выяснилось, старухи друг с другом не ладили, поэтому баба Маша постоянно ошивалась на кухне, а баба Глаша с вязаньем сидела в прихожей, поэтому куда бы Фаина ни сунулась — везде натыкалась на кого-нибудь из Кобылкиных.

Мать семейства звали Акулиной. Знакомясь, она подала Фаине ладошку лодочкой и церемонно поклонилась:

— Милости прошу к нам на новоселье. Чтоб, значится, веселее жилось на новом месте.

— Эх, и погуляем! — Мужичок радостно потряс бутылью и покосился на жену, а потом перевёл взгляд на Фаину. — Да ты не сомневайся, красавица, закуска тоже будет: картошечка, капустка квашеная, грибочки солёные. Не каждый день в барские хоромы вселяемся!

От перечисления еды, которую давно не видывала, у Фаины слюнки потекли. И капусту, и картошечку, а особенно грибочков — с хрустинкой да со смородиновым листом — ой как хотелось.

Но она нашла в себе силы отказаться:

— Спасибо, я целый день на работе. Да и дочка у меня мала, чтоб с ней по гостям ходить.

— Тю, дочка! — перебила новая соседка. — Дочке тоже хорошая кумпания не помешает. — Она довольно хохотнула. — Значит, нашему Тишке здеся невеста подрастёт.

От её дружественного тычка в спину Фаина едва не присела. Скинув на пол мешок с плеча, Акулина зычно крикнула сына, и когда взлохмаченное чучело лет семи появилось, подтолкнула его к Фаине. — Глянь, каков красавчик! Что наливное яблочко.

Надувшись,