о неизвестной банде, – закончил чтение протокола Егоров. – Далее снова идут наводящие вопросы Елагина, касающиеся ограбления ломбарда на Старослободской.

– Ну а что? – с надеждой поглядел на товарищей Васильков. – Некоторые факты прямо говорят о том, что нам крупно повезло. Главарь замышляет попасть на территорию Кремля по коллекторам, один из бандитов обожает каленые семечки, а шелуху от семечек мы находили возле каждого из трех трупов.

Зевнув, Олесь Бойко, как всегда, пригасил оптимизм Александра:

– О сокровищах Кремля мечтает каждый второй уркаган, а каленые семечки лузгают трое из четырех босяков, – произнес он скучающим голосом. – Это во-первых. А во-вторых – где их искать? На вопросы Елагина о местонахождении банды Калуга не ответил. Не знает. Да и видел он их в последний раз давно, еще до своего ареста.

В чем-то Бойко был определенно прав. Но если бы оперативники всегда руководствовались скептицизмом Олеся, то они бы не раскрыли по горячим следам ни одного преступления.

– Во-первых, теперь у нас есть данные преступников – описание внешности, имена, фамилии, прозвища, – ответил Егоров в стиле Бойко. – Во-вторых, не забывайте о татуировке на левой руке. Одно дело, когда набивают привычные изображения. А здесь мы имеем название полуострова, где этот фрукт явно ошивался, и имя-фамилию девицы, которая запала ему в душу.

Выводы Егорова Василькову понравились куда больше, чем вялый пессимизм Бойко.

– Вот что, товарищи, – сказал он. – Час поздний, следует отдохнуть. Предлагаю следующее. Пока один пару часов спит, двое других занимаются поисками бандитов и девчонки по фамилии Лоскутова. Согласны?

– Все лучше, чем бестолково клевать носом, – проворчал Олесь.

Глава пятнадцатая

Крым

весна 1942 года

Москва, 2-й Астрадамский тупик

сентябрь 1945 года

– А татуировку набить можешь? – спросил как-то Бобовник, наблюдая за мягкими движениями тонкой кисти по тетрадному листу.

Агишев задумался:

– Не знаю. Не пробовал. Я в основном по орнаменту.

– Татуировка – это несложно. Нужно сначала чернилами написать букву, потом пройтись по ней иголкой…

Вскоре друзья разжились чернилами, иглой. Бобовник закатал рукав и подставил левую руку.

– А что я должен набить? – спросил Агишев.

– Хочу надпись: «Крым». Большими красивыми буквами.

Юноша расплылся в улыбке:

– Это я с удовольствием. Я тоже люблю наш Крым…

Через полчаса надпись была готова.

– Получилось, Ян! – восторгался Алим, стирая платком с покрасневшей кожи остатки чернил. – Тебе нравится?

– Еще бы! Я же говорил, что все будет нормально. Ты – талант!

Надпись действительно получилась красивой. Буквы кириллицы юный художник исполнил в стиле арабского письма – округлыми, с витиеватыми хвостиками и жирными точками сверху.

– А Екатерину набьешь? – огорошил вопросом Бобовник.

– Как это? – не понял Агишев.

– Ну, имя и фамилию – «Катя Лоскутова».

– Зачем тебе?

Ян вздохнул:

– Нравится она мне.

– Катя многим нравится, – снова заулыбался художник. – Не переживай, набью. Показывай, куда…

На следующий день – ровно через двое суток после разговора в штабной землянке – партизаны проводили Бобовника и Агишева в село Бахчи-Эли. Приятели подобрали для похода простенькую одежду, в карманах лежали оформленные в немецкой комендатуре месячные аусвайсы[18]. Попрощавшись с группой сопровождения, молодые люди отправились дальше по лесистому руслу мелкой речушки и вскоре вышли на извилистую сельскую улицу.

– Нам туда, – Агишев махнул рукой на северо-восток. И, глянув на бледного связного, посоветовал: – Ян, держись естественно. Мы с тобой обычные сельчане из соседней деревушки…

День был субботний, на небольшой площади в центре Бахчи-Эли традиционно бурлил рынок. Жители окрестных деревень несли сюда излишки овощей, фруктов, старую одежку, обувь, домашний скарб. Кто-то торговал за новые деньги, «рейхсмарки», кто-то выменивал свой товар на чужой. В общем, жизнь на площади кипела, и если бы не курсировавший по периметру немецкий патруль, выборочно проверявший у сельчан документы, то Ян подумал бы, что война этих мест не коснулась.

Нырнув в людской муравейник, партизаны с легкостью затерялись в толпе, однако по сторонам посматривали и держали ухо востро.

– Глянь вон туда, – кивнул на край площади Агишев. – Видишь белое здание с немецкими флагами над крыльцом?

– Что это?

– Комендатура. Старайся рядом с ней не появляться. Да и вообще здесь, на площади, в будние дни делать нечего. Здесь только по субботам толчея.

– А где проходят встречи с нашим человеком? – любопытствовал Бобовник. Ему не терпелось узнать самое главное и поскорее убраться из опасного села.

– Подальше. Площадь нужно обойти справа. Иди за мной, покажу…

Они выбрались из толпы, юркнули в узкий проход между жилыми домами и оказались в соседнем проулке.

– Быстрее, пока нет никого! – командовал Агишев. – Здесь направо… Тут напрямки… А теперь по переулку налево. Запоминаешь?

– Пытаюсь.

– Старайся. В следующий раз пойдешь один.

Местом встречи оказался заброшенный амбар. Чтобы попасть внутрь, пришлось обойти кругом по трескучему прошлогоднему сухостою. Оставаясь чуть приоткрытой, широкая черная дверь вросла в землю. Протиснувшись в щель, ребята вошли в сумрачное нутро, пахнущее навозом, пылью и перепревшей соломой.

– Когда будешь идти через село к амбару, не забывай посматривать по сторонам и особенно назад, – наставлял Агишев. – Не дай бог привести за собой хвост.

– Понятно.

– Нашего человека зовут Ильяс, он частенько пасет коз возле этого амбара.

– Он тоже из крымских татар?

– Да. Сухощавый пожилой мужчина лет шестидесяти с седой бородой. Ильяс курит длинную прямую трубку и опирается на палку из темного дерева. Одет просто, на голове всегда тюбетейка. Летом поверх тюбетейки – феска, зимой каракулевая шапка.

– Ага… Длинная трубка, темная палка, на голове тюбетейка… Запомнил. А как он меня узнает?

– Никак. Назовешь пароль.

– Ясно…

Потоптавшись с минуту в амбаре, парочка выскользнула наружу и теми же кривыми улочками поспешила к южной окраине села.

* * *

Холодное лезвие ножа касалось острым краем кадыка, и казалось, вот-вот рассечет натянутую кожу. Бобовник стоял, задрав голову, боясь пошевелиться. Один незнакомец ловко шмонал его карманы, а другой шептал в самое ухо:

– Мы тебя, сучонка, полчаса пасем! Ты чего тут круги нарезаешь, падла? Не мусорок, случайно?

Бобовник попытался ответить, но вместо слов из горла вырвались сдавленные хрипы.

Добравшись до внутреннего кармана пиджака, незнакомец выудил на свет божий паспорт, которым Ян удачно обзавелся еще в Крыму. В паспорте имелась фотокарточка молодого человека, отдаленно похожего на Яна Бобовника. А также указаны фамилия, имя и отчество: Аршинов Яков Кузьмич. Пролистав документ и сравнив фото с оригиналом, мужик неуверенно промычал:

– Ксива в порядке. Кажись, не мусорок.

– Ксива настоящая, да только не моя. Мое настоящее имя – Ян, – кое-как выдавил Бобовник. – Борьку я ищу Бутовского.

– Зачем тебе Борька? – дыхнул перегаром второй.

– Дружбу водил с ним до