«Так и есть!» – обомлел он, увидев вдали горящую керосиновую лампу и фигуры сидевших у решетки легавых.

* * *

Екатерину Лоскутову Ян приметил в отряде сразу. Правда, впервые заговорить с ней решился только на четвертый день, когда немного попривык к жизни в новых условиях.

Не заметить такую барышню было сложно. Стройная, симпатичная, улыбчивая, с чистой белой кожей. К тому же она была землячкой – родом из Москвы. А уж когда Бобовнику стало известно, что Екатерина окончила разведшколу, имеет звание «лейтенант» и состоит при штабе отряда на должности шифровальщика, то и вовсе взглянул на нее как на родную.

В конце концов Ян не выдержал и обратился к ней, пошутив по поводу переменчивой крымской весны. Девушка удивленно посмотрела на него и прошла мимо. Ее суровый взгляд красноречиво сказал ему: «Ты приехал сюда наслаждаться погодой?»

Через неделю молодой человек понял, что безнадежно влюбился, и решил зайти с другого боку. Повстречав Екатерину в следующий раз, он с серьезным выражением лица предложил ей свою помощь в работе, объяснив, что имеет специальность связиста и тоже изучал шифрование. Но она опять не проявила к нему интереса, коротко ответив, что эти вопросы решают командир и начальник штаба отряда. Более того, она не преминула в тот же день доложить начальству о странных разговорах и предложениях новичка.

Покумекав между собой, Гаврилов со Студеным сошлись на том, что активность Бобовника связана с привлекательной внешностью девушки. Многие мужчины в отряде заглядывались на Екатерину, пытались ухаживать, предлагали помощь. Однако на всякий случай решили перестраховаться и в один из дней отправили младшего лейтенанта Бобовника в разведку.

Небольшие разведгруппы числом в пять-шесть бойцов покидали пределы лагеря и уходили вниз по склонам едва ли не каждый день. Они служили ушами и глазами партизанского отряда, ибо разбросанные вокруг лагеря сменные посты могли предупредить о близкой опасности, но обстановкой в предгорье не владели.

Группа вышла в рейд ранним утром, а вернулась в предвечерних сумерках. Все были измотаны, но довольны: рейд прошел гладко, без стычек с противником. Потерь не было, зато удалось собрать сведения о румынском пехотном батальоне, расквартированном в селе Кутлак.

Около получаса командир группы разведчиков колдовал над картой в штабной землянке, старательно обрисовывая начальству обстановку в селе и под южными склонами. А в завершение доклада дал характеристику новичку:

– Не знаю, какой из него связист, но разведчик и пехотинец он слабоватый. На спуске прихрамывал: видать, ногу натер; на подъеме задыхался. Но не скулил, не жаловался – терпел. Вел себя спокойно. Вперед не лез и не отставал. Приказы выполнял исправно.

Как бы то ни было, такая характеристика пришлась Гаврилову и Студеному по нраву. Для пущей проверки Бобовника отправляли в разведку еще дважды – теперь на северные склоны. После чего все сомнения по его персоне были сняты. Он окончательно влился в боевой коллектив, и даже Катя Лоскутова начала при встрече с ним здороваться. Правда, этим их шапочное знакомство и ограничивалось, что безмерно расстроило молодого лейтенанта.

Как-то на утренней зорьке Анатолий Акимович Студеный отправился вниз для встречи с доверенным человеком. В группу сопровождения включили и Бобовника. Его все чаще привлекали к вылазкам из лагеря, так как учитель Григорович и сам прекрасно справлялся со связным оборудованием.

В лагере ждали возвращения группы к шести часам вечера, однако она не появилась ни в шесть, ни в семь. Народ начал волноваться. В сумерках Гаврилов и несколько бойцов вышли по тропе навстречу…

Два дрожащих желтых огонька Гаврилов заметил в пятистах метрах от лагеря. Это были фонари возвращавшихся разведчиков. Группа тяжело поднималась в гору, транспортируя на самодельных носилках Анатолия Студеного.

– Что стряслось?! – кинулся к старому товарищу Гаврилов. – Ты ранен?!

– Сердце прихватило, товарищ командир, – ответил за начштаба командир группы. – Еще внизу. Только успел вернуться с Бахчи, присел на поляне покурить, и на тебе: побледнел, схватился за грудь и повалился. Вот, почитай, десять верст тащим…

Свежие бойцы сменили уставших разведчиков и постарались побыстрее доставить Студеного в лагерь – в землянку, где хозяйничал военный врач.

* * *

Прекрасный и смелый план, который Бобовник вынашивал весь последний год и который потихоньку начал претворяться в жизнь, внезапно затрещал по швам.

«Что за чертовщина?! Как так получилось?! Где мы напортачили и выдали мусорам свои намерения?!» – негодовал он, возвращаясь по зловонному каменному тоннелю в район Неглинной.

То, что компания выследила и убила трех сотрудников водно-канализационного хозяйства, его не беспокоило. Мало ли в лихие послевоенные месяцы в Москве случалось убийств! Кого только не прибирали[14] блатари в кривых столичных переулках и на темных окраинах: и бывших вояк, и зазевавшуюся интеллигенцию, и простых подпитых работяг.

«Ключи! – вдруг понял он, устанавливая на место тяжелую крышку люка. – Конечно, ключи! Как же я сразу не догадался? Ведь мелькнула же в моей голове здравая мыслишка – забрать из диспетчерской Центрального узла все ключи, а не только от первого коллектора! Черт…»

Оказавшись на свежем воздухе, кореша огляделись по сторонам, юркнули под козырек ближайшего подъезда и закурили. С минуту они отплевывались и хлопали по одежде, всячески пытаясь отделаться от дурного запаха. Потом Муся с Жекой принялись шепотом обсуждать путешествие по канализации. Главарь же быстро выкурил одну папиросу, тут же прикурил другую. Эта привычка – много и часто курить – осталась у него с Крыма. Одному богу известно, сколько он оставил там своих нервишек…

Стоя у подъезда в ночной тишине, Ян с удовольствием вдыхал табачный дым и обдумывал дальнейшие действия. Думал он и по дороге на съемную квартиру, и сидя в одиночестве за столом при желто-красном свете керосиновой лампы. Думал и лежа на жесткой кушетке, кутаясь в тонкое зимнее пальто. И даже во сне ему привиделась тесная кишка с заплесневелыми стенами из красного кирпича…

Утром Бобовник проснулся с больной головой, но с готовым решением. Ополоснув лицо, он зажег керосинку, поставил чайник. И, подойдя к окну, задумчиво проговорил:

– Без отвлекающей операции не обойтись. Но сперва надо провести еще одну разведку…

Сам того не желая, он часто вворачивал в речь армейские термины. Это раздражало и новых товарищей, и его самого. Он злился, но ничего поделать не мог: привычка раз за разом брала верх. Однако сейчас Бобовнику было не до фигур речи. Некрасиво выпятив нижнюю губу, он тщательно перебирал в памяти тех, кто мог бы ему помочь реализовать задумку.

Заварив чаю, с куском черствого хлеба он уселся за стол,