смотрит на себя. Порезы понемногу кровоточили и уже залили штаны. Среди всего этого месива невозможно было разобрать, где порез, а где просто стекшаяся кровь. С каждым вздохом, когда его грудь наполнялась воздухом, кровь текла сильнее. Было видно, как крупные капли наливались на ране, а потом падали по начерченной дорожке вниз. Шок притуплял боль, но от вида собственного тела, превратившегося в кусок кровавого мяса, Скворец не смог сдержать крик. Молодое тело здорового парня стало похожим на тушу поросенка, которую только что освежевали. Его охватили рыдания и дрожь, что только сильнее провоцировала кровотечения.

— Уже сдался? Мы же только начали, — мужчина прокрутил нож между пальцев.

— Пожалуйста, хватит, я не знаю, где деньги.

— Ложь.

— Я правда не знаю. Мне больно. Мне страшно.

— Тебе страшно? — мужчина поднялся на ноги и обошел Скворца вокруг. — Наверное, мучительно смотреть, как тебя режут. Наверное, очень страшно терпеть эту боль, зная, что она не прекратится. Хочешь, я закончу эти мучения?

У Скворца не осталось сил. У него не было сил оставаться героем, которого растил Филин. Он снова вернулся в детский дом, когда его избивали ногами, душили подушкой, не слушая мольбы о пощаде. Сколько раз он плакал, чтобы его отпустили? Сколько раз получал скакалкой по ладоням за то, что стащил кусок хлеба, когда его наказывали? Все эти воспоминания снова плыли на поверхности, прорвавшись из-под толстого слоя льда лет жизни с Филином.

— Хочу! — он поднял взгляд на мужчину. — Я умоляю, прекратите.

Вспышка. А после резкая боль где-то изнутри. Он не сразу понял, что произошло, пока не почувствовал горячую лужицу крови, стекающую по правой щеке. Правая сторона лица горела с такой силой, будто прямо сейчас на ней полыхает лужа керосина. Скворец закричал, что есть сил и согнулся пополам, чтобы хоть на секунду постараться унять нарастающую боль. Никакой шок не спасал от этой агонии, а осознание того, что произошло, делало только хуже. От резких движений порезы снова начинали гореть, и Скворец, наверное, не мог назвать ни одной части тела, что не болела бы. Его трясло, словно он простоял на морозе в одних трусах несколько часов. Эта кровавая дорожка вела только по одному пути — к смерти. И дорога эта была долгой и мучительной.

Страх, боль, обида и ненависть смешались в одно сплошное месиво, а понимание, что сейчас руки Скворца связаны и он не может помочь даже себе, делали его только злее. Он сжал челюсть с такой силой, что почувствовал скрежет зубов. Скворец вскинул голову и посмотрел в глаза мужчине, что стоял, самодовольно сложив руки перед собой. Лицо мучителя расплывалось, а после вновь превращалось в четкую картинку. Он наклонился к парню и обхватил его подбородок. Грубые пальцы под перчатками крепко обхватывали ноющую плоть и причиняли боль одним своим касанием.

— Скажешь, где деньги?

— Я вас всех убью, — плевок с густой крови оставил след на подбородке мужчины.

— Посмотрим, — он довольно улыбнулся. — Я смотрю, тебе это все нравится. Мазохист своего рода? Схожу за паяльником, а потом еще поговорим.

Вальяжным шагом мужчина покинул комнату, а после вышел на улицу. Тело Скворца походило на дом Филина. От прежнего состояния осталось лишь название, а то, во что они превратились, сейчас сложно было узнать. Скворец боялся представить, как он выглядит со стороны. И не дай бог ему взглянуть в зеркало, ведь тогда он бы попросту не узнать в отражении себя. За каждый шрам на теле, за каждую каплю крови и за каждое слово, сказанное в адрес его семьи он отомстит. Скворец настолько окунулся в мечты о том, как собственноручно выкалывает черные глаза этого мужчины, а после вспарывает ему живот его же ножом, что не заметил подошедшего со спины. К горячим связанным рукам кто-то прикоснулся холодными пальцами.

— Что ты здесь делаешь?! — Скворец громко зашипел. — Ты должен быть с Соловушкой.

У Дрозда не сразу нашлись слова, после того, как он увидел лицо Скворца. Правый глаз отсутствовал, а вместо него был лишь кровавый сгусток, что уже вытек на щеку. Нос и челюсть опухли от многочисленных ударов, и повсюду была кровь. Дрозд постарался не всматриваться в Скворца, чтобы сохранить самообладание и закончить с разрезанием веревок. Но даже не глядя на Скворца, перед глазами то и дело появился этот образ измученного, заплаканного, кровавого лица, что несколькими часами ранее он мог назвать своим братом.

— Спасаю тебя. Мы же семья. Каким я бы был братом, если бы бросил тебя здесь.

В такие моменты принято начать геройствовать и уговаривать человека уйти, но Скворец изжил из себя все геройство, и осталась лишь злость и слабость по всему больному телу. Когда руки и ноги были свободны, Скворцу потребовалась буквально секунда, чтобы размять их, прежде чем схватить нож, которым еще недавно истязали его тело. Сомнений не осталось, и он отложил невыносимую боль на дальнюю полочку, чтобы исполнить задуманное.

— Что ты делаешь, уходим!

— Спрячься, — слово скорее походило на приказ, нежели на просьбу.

Дрозд слушался беспрекословно. Возможно, из-за чувства вины за то, что сотворили со Скворцом. Скворец не был так глуп, чтобы брать в руки огнестрельное оружие после лишения глаза, и не был так уверен в себе, чтобы вступать в драку раненным. Он встал прямо напротив двери, вооружившись клинком, что насквозь пропитался его собственной кровью. Мужчина вышел из дома без оружия, и винтовка его осталась лежать на кухонном столе. А паяльником не дерутся. От злости, захлестнувшей Скворца с головой, картинка перед лицом мелькала в замедленном действии. Когда дверь распахнулась, он без труда вонзил нож прямо в горло обидчику. Чужая кровь захлестнула его, и теперь не осталось ни сантиметра чистой кожи. Скворец навалился сверху, не прекращая вонзать клинок в мужчину. Толку от этого не было никакого, ведь уже был мертв. Но Скворец не переставал протыкать безжизненный труп. Казалось, что если Скворец прекратит, то мужчина снова вскочит на ноги и продолжит пытки. Даже со вспоротым животом и безжизненным взглядом он может убить Скворца.

— Сдохни! Сдохни! Сдохни!

Картинка начинала темнеть, а раны расходиться с новой силой. И только после того, как Дрозд вцепился в плечи Скворца и оттащил его в сторону, он сумел остановиться. Скворец поднял взгляд на Дрозда и увидел животный страх, что врос в его лицо навсегда. Скворец помнил, как Дрозд пугался громких звуков, но этот страх он запомнит на всю свою жизнь. Скворец решил, что Дрозд испугался того, во что превратился их дом, чужих людей