колено были облеплены снегом, который все-таки умудрялся ссыпаться в ботинки. Сизый перескакивал через сугробы так ловко и становился похож на сверчка. Он убегал немного вперед, а после оборачивался и возмущался, почему Щегол и Сорока не бегут следом. Щегол не мог бежать за ним из-за рюкзака, который заметно прибавил в весе после его похода в магазин. А Сорока так и норовила заглянуть в этот самый рюкзак. Она шла позади Щегла и тонкими пальцами пыталась расстегнуть молнию. Щегол оборачивался, ругался на нее и ускорял шаг. Сизого утомили их перебежки, поэтому он ушел далеко вперед и уже, наверное, заходил в Гнездо.

— Покажи, что ты купил.

— Не покажу.

— Сбежать хочешь? Или подставить нас всех. А я так и знала, что ты предатель.

— Я не предатель, — Щегол нахмурился и сильнее прижал к себе рюкзак.

— А секретики то имеются, — Сорока показала ему язык.

— Они у всех имеются. У тебя вот, например, полно их.

— А не надо нас сравнивать. Я в Гнезде уже как влитая, а ты чужак, инородное тело.

— Да почему? — Щегол повернулся к Сороке лицом. — Я делаю все то же самое, что и остальные. Даже больше, Чиж вот вообще не выходит из Гнезда.

Сорока скучающе посмотрела на Щегла и пожала плечами, направляясь дальше по тропинке. Теперь она шла впереди, а значит, наконец-то перестанет пытаться открыть рюкзак. На секунду он даже обрадовался, что она отстала, но потом почему-то стало обидно.

— Уже наскучил тебе? — Щегол буркнул и пошел за ней.

— На сегодня да, — Сорока даже не обернулась на Щегла.

В Гнезде тепло и пахло едой. На кухне было настоящее пекло от безостановочно работающей печки. Чиж и Глухарь весь день потратили на приготовление праздничного ужина, что сильно радовало Щегла. Ведь это значит, что празднику быть. Сейчас, когда готовилась утка, они решили оставить кухню в покое и заняться своими делами. Глухарь сидел в гостиной в кресле с гитарой в руках и перебирал струны, настраивая ее. В его ногах, как обычно, лежала Плюша, сонно уткнувшись себе в лапы. Когда вошли Щегол и Сорока, он даже не поднял на них свой взгляд, не отвлекаясь от гитары. Щегол решил не беспокоить его разговорами и, скинув с себя куртку, уже подошел к лестнице. Сорока не отличалась тактичностью, поэтому завалилась на диван рядом с Глухарем и начала щебетать.

— Снега там навалило, конечно…, — запрокинув руки за голову, она продолжила: — все штаны в снегу, видишь? Еще и упала в городе, им будто сложно дорожки песком посыпать, идешь, будто по катку. А бабулек сколько с пакетами? Сдохнуть можно! Они в маршрутках скоро передушат друг друга. Ой, а Сизый где? Он вернулся же, да? Бежал в Гнездо, как угорелый. Даже нас не дождался.

Глухарь оставил свои попытки побыть в тишине и отложил гитару в сторону, переводя взгляд на Сороку. Поначалу его взгляд был уставшим, как и всегда, но после он улыбнулся по-отечески и, потрепав собаку за ухом, подключился к беседе.

— Сизый наверх поднялся. Скоро спустятся с Чижом. Он сегодня какой-то напряженный, поэтому уткнулся в компьютер и провалился совсем, — Глухарь посмотрел на влажные штанины Сороки. — Ты иди сразу переоденься, чтобы не заболеть. И смотри, чтобы не отшибла себе чего, пока падала, а то тоже потом боком вылезет.

Услышав про нервного Чижа, у Щегла пропало желание подниматься наверх, и он спустился обратно, присоединяясь к Глухарю и Сороке. Чиж итак был довольно груб и своенравен, чем сильно был похож на Сороку. У Щегла с трудом укладывалось в голове, как жизнерадостный Сизый и нервный Чиж сумели найти общий язык. Все это было похоже на какую-то несмешную шутку.

— Не знал, что вы играете на гитаре, — Щегол приземлился на диван у ног Сороки.

— Иногда балуюсь, — Глухарь снова взял в руки инструмент и прошелся по струнам. — Что сыграть?

— Глупый вопрос, дядь, — Сорока прикрыла глаза, предвкушая музыку.

Как и ожидалось, Глухарь заиграл Сплина. Его грубые пальцы медленно и бережно перебирали струны и превращал отдельные звуки в красивую мелодию. Щегол не помнил, что это за песня, но явно не та, которую горланила Сорока в день уборки. Голос Глухаря был хриплым и бархатным одновременно.

«Вот она гильза от пули навылет

Карта, которую нечем покрыть.

Мы остаёмся одни в этом мире —

Бог устал нас любить»

В этот раз Сорока не пела. Она молча лежала на диване с закрытыми глазами и вкушала каждое спетое слово, словно слышала впервые. Ее лицо было серьезным и чересчур задумчивым, лишь ноги слегка покачивались в такт музыке. Плюша, что спала у ног Глухаря, подняла голову и посмотрела на своего хозяина.

«Я рассказал бы тебе всё, что знаю,

Только об этом нельзя говорить

Выпавший снег никогда не растает —

Бог устал нас любить,

Бог устал нас любить,

Бог просто устал нас любить.

Бог просто устал»

Как только пальцы Глухаря перестали перебирать струны, Сорока тут же подскочила с дивана. Она что-то буркнула себе под нос и убежала вверх по лестнице к себе в комнату. Щегол вначале подумал, что ее растрогала песня, но потом вспомнил, что это Сорока, и мысленно посмеялся.

— Что за безусловная любовь к Сплину? — Щегол нахмурился, глядя вслед убегающей Сороке.

— Видимо, откликается где-то внутри. Она всегда его любила, сколько я ее знаю, — Глухарь улыбнулся и снова погладил собаку. — Под маской шута непросто сохранить хоть что-то, что будет задевать за живое. Пока она сохраняет эту свою часть, я буду играть ей Сплина.

— А что взамен? Это же просто игра в одни ворота. Вы все жалеете ее, а она просто смеется в ответ. Должна же быть хоть какая-то отдача.

— Она есть, поверь. Чтобы заметить паутину в лесу, нужно солнце. Но в пасмурную погоду паутинка никуда не исчезает.

Щегол отвел взгляд от Глухаря, понимая, что не сможет доказать ему обратное, и абсолютно не понимая, какую паутину он должен увидеть в солнечную погоду. Благо разговор продолжать не пришлось, потому что дверь распахнулась, и в Гнездо вошли Сокол с Ласточкой. Он нес в руках небольшую елочку, как символ праздника.

— Сизый, Чиж, ставим елку, — Сокол поставил ее у стены, чтобы она не свалилась на пол. — Сорока, украшай гостиную с Глухарем. Щегол и Ласточка, накрываем на стол.

По речи Сокола всегда можно было понять, в каком настроении он сейчас находится. Если его лицо не выражает никаких эмоций и кажется, словно это вовсе