Милена почувствовала, что на нее устремлены взгляды всех тех, кто собрался в Золотой столовой. Ей сделалось крайне неуютно. Неужели Делберт сейчас вручит ей подарок, вернее, огласит ту кару, которой она подвергнется за то, что…

Действительно, за что, собственно?

Неужели ему стало что-то известно о том, что ее четверть века назад завербовал герцословацкий КГБ? И что она поставляла информацию коварным русским? И что коварные русские решили реактивировать свои с ней отношения?

Милена тревожно взглянула на застывшего с каменным лицом у одной из входных дверей Грэга. А что, если муж узнал о том… О том, что она изменила с заместителем начальника секретной службы?

Хотя бы и пока что в фантазиях — правда, в фантазиях безудержных и разнузданных.

— Подайте моей супруге кусок торта! Хотя нет, не подавайте! Потому что не стоит ее закармливать сладким — ты ведь помнишь, дорогая, что, согласно брачному договору, ты не имеешь права весить больше шестидесяти килограммов?

Милена слабо улыбнулась, не понимая, как трактовать слова Делберта о брачном контракте. Это что, намек на развод?

О, если бы это было так…

Милена снова бросила мимолетный взгляд на Грэга.

— Так что не подавайте моей супруге ничего! Потому что для нее у меня имеется подарок получше!

Выйдя из-за стола, президент прошествовал к Милене, протянул ей бархатный футляр и поцеловал ее в щеку.

— Со скорым Рождеством, дорогая! Это для тебя!

Милена раскрыла футляр, и в лицо ей брызнули разноцветные искры. Это было шикарное ожерелье в столь любимом Делбертом помпезном стиле: из бриллиантов, рубинов, изумрудов, сапфиров и жемчужин.

Милена, уже набившая руку на оценке подобных вещиц, подумала, что ожерелье потянет никак не меньше, чем на три четверти миллиона. Если не на целый миллион.

— Разреши, дорогая, — произнес Делберт, вынул ожерелье из футляра, явно желая, чтобы все увидели его презент (Милена заметила, как округлились глаза у Ясны и как губы Шэрон сжались в красную полосу), и надел его жене на шею.

— Спасибо, Делберт, — произнесла еле слышно Милена, вдруг чувствуя, что на глаза у нее наворачиваются слезы. О, если бы Делберт знал…

Если бы знал, то, конечно, не подарил бы драгоценное ожерелье ценой в миллион. А, скорее всего, выгнал бы ее из особняка, невзирая на бушевавший за окнами ураган.

— Посмотрите на единственного близкого мне человека, который за последний год не доставил мне ни хлопот, ни огорчений, ни разочарований! — заявил президент Грамп, беря жену за руку. — Милена, я так тобой горжусь! И люблю тебя! Я, президент США!

Милена опустила ресницы, чувствуя что вот-вот расплачется. Нет, не от чувства благодарности и не из-за того, что слова — и подарок — Делберта так ее тронули. А потому, что представила себе, что после праздников они вернутся обратно, она запрет ожерелье, которое вряд ли когда-либо снова наденет (уж чересчур вычурный был стиль — явно в духе коварных русских), в банковскую ячейку — и ее жизнь первой леди США, скучная и однообразная, потечет дальше.

А ведь не этого она желала, совсем не этого! Милена снова посмотрела на Грэга, на этот раз не стесняясь и не отводя глаз. Встрепенувшись, Догг взглянул на нее и слабо улыбнулся.

Милена улыбнулась в ответ. И плевать, что вездесущие шпионы и недоброжелатели и, возможно, сам Делберт заметили это. Она наконец-то сделала то, что так хотела.

— А торты должны быть все съедены! — заявил Делберт, отпуская руку Милены и возвращаясь на свое место. — Дайте-ка и мне два куска! Я ужасно голоден!

Одарить всех одним, а себе потребовать сразу два — в этом и был весь Делберт. Милена, прижав руку к шее, на которой колыхалось тяжеленное ожерелье, опустилась на свой стул.

Делберт же, за которым следовал один из официантов с подносом, на котором возвышались две тарелочки с тортом, сказал:

— Вы тут развлекайтесь, а мне пора. Навещу нашего китайского гостя и заодно угощу его тортом. Он, говорят, страшно охоч до сладкого. Так что насладимся сладостями и побалакаем о переделе мира. Всем незабываемого Рождества!

* * *

Президент Грамп важно удалился, и Милена ощутила, как присутствующие, не сговариваясь, исторгли коллективный вздох облегчения.

— Мама, он не может заставить нас идти в армию! — Делберт-младший и Уинстон, чуть ли не плача, бросились к опрокидывавшей в себя очередной бокал скотча Ясне. — Сделай же что-нибудь!

Злата и Джереми, встав из-за стола и подойдя к окну, за которым хлестал ливень и завывал ветер, о чем-то шептались. Милене было все равно, о чем именно.

Шэрон, подойдя к ней, завистливо уставилась на ожерелье и протянула:

— Надо же, тебе повезло, птичка моя! И с чего это Делберт так на тебя расщедрился?

Милена мягко улыбнулась.

— Быть может, потому что я — его жена, рыбка моя?

Шэрон, не понявшая сарказма, пробормотала:

— Но я ею тоже была, хотя и недолго. Но таких вещиц, как тебе, мне он никогда не дарил. А вот тебе дарит. И Ясне тоже дарил. А я чем плоха?

— Ты — американка, а они обе иностранки! — заметила возникшая около нее Эйприл, как всегда, с мобильным в руке. — Вот ведь будет шуму, если станет известно, что президент Грамп, обещавший радикально сократить приток мигрантов, сам одаривает двух мигранток, к тому же из бывшего соцлагеря, а истинную американку обделяет.

К ним присоединился Тициан, но Эйприл, едва завидев его (и делая вид, что в упор его не замечает), тотчас отвалила в сторону.

— Эйприл, послушай, нам надо поговорить, — начал подросток, но девица, воткнув в уши наушники, ускорила шаг и выбежала из Золотой столовой.

Милена в который раз посмотрела на Грэга, и тот — надо же! — в этот же самый момент тоже посмотрел на нее. И они, как тинейджеры, пожирали друг друга глазами, не обращая внимания ни на кого из присутствующих.

К реальности ее вернуло замечание Шэрон:

— Ну, может, ты и права, Милена, но предпочту, чтобы моя дочка была… гм… ты уж извини за мою прямоту, нормальной. И готова за это в качестве компенсации не получить ожерелье ценой в черт знает сколько!

Милена, рассеянно взглянув на искаженное злобной гримасой лицо Шэрон, вдруг подумала, что эта актриса-неудачница, наверное, может в редкие моменты своей никчемной жизни быть крайне опасной.

А также о том, что Шэрон хватит удар, когда она узнает, что Тициан все выдумал, желая позлить отца и став жертвой чьей-то интриги. Только чьей?

Милена уставилась на Шэрон.

— А может статься, и с ребенком все будет в порядке, и ожерелье за миллион в качестве подарка от мужа в сейфе лежит, — пропела она, и Шэрон, даже не соизволив ничего ответить, резко дернув плечом, отошла прочь.