– Спасибо, что село спасли, – поклонились женщины.

– Чего там спасли, – криво усмехнулся Саня. – Вон сколько домов сгорело.

– В соседних селах подчистую все сожгли. Нам, считай, повезло.

– Примешь стакашку, товарищ лейтенант? – обдув пыльный стакан синего стекла, предложил мужик.

– Нет. Танкистам тоже не предлагай.

– А я выпью, – протянул руку старший сержант, командир десантного взвода. – Чтобы все это блядство не видеть.

Он был на взводе, но держался крепко. Опрокинул стакан, женщина протянула ему ломоть хлеба.

– Чего ругаться? – сказал мужик, наливая новый стакан бойцу, подошедшему следом. – Воевали вы смело и немцев вон сколько перебили.

– Это нас перебили, – стукнул себя в грудь сержант. – Вечером роту в один взвод свели и тыловиков добавили. Поставили меня ими командовать потому, как всех офицеров поубивало. Сейчас от роты, то бишь взвода, отделение осталось. И те, которые лежат, почти все мои. Их в госпиталь везти надо, а машину не дают.

– Как тут немцы себя вели? – спросил радист Денисов. – Зверствовали небось?

Ему было интересно. Это была первая деревня, в освобождении которой он принимал участие.

– Так и вели, – рассказывал мужик, не забывая наливать стакан за стаканом и поднося раненым. – Когда переночевать надо, из домов в сараи выгоняли. Поросенка увидят – стрельнут. Всех гусей пожрали, которых спрятать не успели.

– А людей? Советских граждан?

– Молодых, человек пятнадцать, в Германию весной угнали. Где они, что с ними – неизвестно.

– Когда пленных перегоняли, отставших человек пять постреляли, мы их хоронили, – рассказывала женщина.

– Полицаи в селе остались? – спросил старший сержант.

– Ушли… давно ушли, – дружно замахали руками женщины. – И староста тоже, хоть и вреда не делал.

В их голосах слышалась напряженность. Они угадывали, выпивший сержант с автоматом, только что вышедший из боя, готов застрелить и полицаев, и старосту. Видимо, не так просто обстоят с ними дела. Все свои, деревенские, чья-то родня. Может, прячутся, боятся, что убьют в горячке.

– Ладно, – прервал разговор ротный Сенченко. – Нам пора. Вы за ранеными присмотрите. Через часок-другой машина за ними приедет.

– А погибшие?

– Ими похоронщики займутся.

Наступление на правом фланге Курской дуги шло рывками. Многие части были ослаблены в первые дни тяжелыми оборонительными боями, понесли значительные потери. Теперь, когда от обороны перешли к наступлению, дивизиям и полкам приходилось буквально прогрызать хорошо укрепленные немецкие позиции одну за другой.

Сенченко и Чистяков нашли майора Швыдко на окраине сгоревшего поселка в низине, поросшей редким березняком. Пока двигались к месту назначения, наткнулись на следы недавнего боя. Немецкая траншея была перепахана воронками и гусеницами машин.

На поле дымили и стояли подбитые не меньше десятка «тридцатьчетверок» – значит, здесь действовала бригада. Лежали тела погибших пехотинцев. Чистяков увидел знакомый силуэт сгоревшей самоходной установки СУ-152. Наверное, машина из их полка. Хотел сделать крюк, глянуть, что и как, но поле обстреливалось.

Вокруг траншеи тоже лежали трупы: и наши и немецкие. Многие немцы были раздавлены гусеницами танков: сплющенные тела в изодранных френчах, от некоторых остались кровяные ошметки. Танкисты, понесшие большие потери, никого не щадили. Из перепаханной земли торчали искореженные пушки, пулеметы, обломки снарядных ящиков.

Швыдко оглядел прибывших. Круглое, обросшее щетиной лицо комбата подергивалось, отсутствовало обычное брюзгливое выражение. Наверное, майор считал себя суровым и решительным командиром. Но подчиненные этих качеств в нем не видели. Посылать своих людей напролом вперед, а самому плестись в хвосте – решительностью здесь не пахнет. А суровость оборачивалась бесконечными придирками.

Швыдко служил в штабе бригады. До этого, в конце тридцатых, командовал танковой ротой. В конце зимы в связи с большими потерями командного состава был назначен заместителем, а вскоре командиром батальона. Получил наконец к сорока годам майорское звание и второй орден.

Сегодня в наступлении участвовала практически вся танковая бригада. Майору выделили из резерва еще одну роту, но в ходе многочасового боя она была наполовину уничтожена. Швыдко не забыл, как к нему примчался на «виллисе» комбриг и закричал, не обращая внимания на подчиненных:

– Чего отсиживаешься? А ну, вперед! Там твои танки топчутся, а ты в тылу околачиваешься!

И Швыдко двинулся вперед. Танки не околачивались. Смяв линию обороны, понесли большие потери при штурме и далее, когда утюжили, выбивали врага из другой траншеи, многочисленных укреплений, отсечных ходов. Измотав наступавшую дивизию и выбив почти целиком передовые роты, немцы отступили и закрепились по своей обычной привычке на высотах.

Атака, в которой участвовали три танковых батальона, не увенчалась успехом. Майор, обозленный на комбрига, потребовал, чтобы самоходки-«зверобои» шли в наступающем строю. Но командир самоходного полка осадил его, напомнив, как Швыдко сутки назад кидал тяжелые САУ вопреки уставу впереди своих машин.

Две самоходки Пантелеева активно участвовали в атаке, поддерживая батальон, и расстреляли три боекомплекта. Правее действовали остальные «зверобои» полка. Там имелись потери, встречный огонь был очень плотный.

Комбат Швыдко, не отличавшийся особой смелостью, уже несколько раз похоронил себя. Снаряд ударил в «тридцатьчетверку», шагах в двадцати от него. Собственно, майор шел, прикрываясь этой машиной, и только поэтому уцелел.

Зато не повезло его подчиненным. Из вспыхнувшего танка успели выскочить лишь двое. Один из них сумел сбросить горящую одежду, у второго не хватило сил. Он крутился, как волчок, исходя непрерывным криком, не в силах сорвать комбинезон.

Обреченному человеку никто бы не смог помочь, он доживал последние минуты. Кроме того, вокруг непрерывно взрывались мины, летели пулеметные трассы, поднимали огромные фонтаны земли тяжелые гаубичные снаряды. Пехота забилась в захваченные траншеи, укрывалась от обстрела в блиндажах, а бронетехнике дали команду отойти.

Машины пятились назад, стараясь на подставлять под вражеские снаряды менее защищенные борта. Швыдко торопил механика, было бы обидно погибнуть, когда атака закончилась.

– Ой, да не торопите вы меня! – не выдержал механик зудящего голоса майора. – Кормой уходим, воронки кругом. Перевернуться можно.

Временно остановились в низине, поросшей березняком. Сенченко докладывал Швыдко, что происходило в Сухой Терёшке. Не забыл спросить, послали ли за ранеными грузовик или нет.