Ревущее пламя мгновенно превратило в факел бревенчатую баньку, лизнуло языком немца из экипажа, воспламенив комбинезон. Второй фриц отступал, прикрывая руками лицо от жара.

Его догнал ефрейтор Будько и застрелил в упор из винтовки. Парень он был расторопный, мгновенно сорвал с руки часы, извлек из кармана пистолет и отбежал подальше от огня. Двое десантников, встречавшие танки, подбежали к разбитому пулемету, тоже собирали какие-то трофеи.

Экипаж Сенченко, возмущенный такой пронырливостью, кинулся было следом, но старший лейтенант заорал:

– Сидеть на местах!

И побежал к неподвижно застывшему танку. Старшина Кочетов и стрелок-радист перевязывали раненого башнера. Болванка разворотила толстую подушку орудия, парень угодил под сноп мелких осколков брони. Ворочался, вскрикивал, отталкивал окровавленными руками людей, пытавшихся ему помочь.

– Глаза… глаза вышибло, – причитал он. – Лучше бы наповал…

– Нормально у тебя с глазами, – успокаивал его механик, протирая мокрым бинтом окровавленный лоб и слипшиеся ресницы.

Рядом валялся танкошлем, словно разодранный кошачьими лапами. Большинство осколков, как шелуха от семечек, гнутые или размером с мелкие горошины, прошли вскользь по макушке башнера, оставили кровоточащие полосы на виске и щеке.

«Тридцатьчетверка» также сильно не пострадала, но с заметным усилием проворачивалась башня, а пушку вроде слегка перекосило. Для пробы пальнули в воздух, и Сенченко приказал:

– Продолжаем движение.

Башнера оставили вместе с раненным в ногу десантником.

– Сидите здесь и не высовывайтесь, – приказал старший лейтенант и прислушался к стрельбе. – Кочетов, ты мужик опытный, воюйте пока втроем.

Совсем рядом прогремел сильный взрыв. Угадывался калибр тяжелой самоходки СУ-152. Десантники двинулись вперед, некоторые уже с трофейными автоматами. Вражеская машина продолжала гореть, тело возле нее превратилось в головешку, убитые пулеметчики с вывернутыми карманами валялись возле искореженного гранатами пулемета МГ-34.

Если Сенченко усиленно продвигался вперед, то у Сани Чистякова и «тридцатьчетверки», пытавшихся оседлать центральную улицу, дела обстояли плоховато. Едва вынырнули из переулка, попали под выстрелы 50-миллиметровки.

Снаряд перебил гусеницу танка. «Тридцатьчетверка» рванула назад, получила еще один удар вскользь и кое-как вползла в палисадник, проломив плетень, и влипла кормой в стену дома. Метра четыре гусеничной ленты расстелились перед танком.

Из дома, казавшегося вымершим, выскочил старик в линялой розовой рубахе и запричитал:

– Уезжайте, христа ради, дом сожгут. Вам все равно где воевать, а у меня бабка больная, внучка в сарае прячется.

Чистяков, так и не успевший разглядеть, где укрылась 50-миллиметровка, прибежал, чтобы осмотреться. Старик повис на нем.

– Товарищ командир, увозите свой танк, сожгут ведь дом. У меня сын в Красной Армии.

Впереди перебежками двигались десантники, прижимаясь к плетням. Стучали автоматные очереди, взорвалась одна-другая ручная граната. Амбар, за которым раньше укрывалось немецкое штурмовое орудие, стоял метрах в пятистах. Прячется ли там «штуга» или перебралась на другое место, было непонятно.

Командир танка, низкорослый младший лейтенант, сказал, что, кажется, видел ствол, но точно не уверен. Двое танкистов, подцепив на железяку край гусеницы, с усилием подтягивали ее ближе к машине. Снова выстрелила немецкая пушка. Снаряд угодил в дом на другой стороне переулка. Вынесло мелкие подслеповатые окна, развалило глиняную завалинку. Танкисты ускорили шаг и подтащили тяжелую ношу.

– Долго чинить будете? – спросил Чистяков.

– С полчаса.

– Да уж хрен там, – цвиркнул слюной старший сержант, судя по всему, механик. – Два звена перебило да еще с полметра смяли, пока удирали.

Немцы не хотели оставлять в покое поврежденный русский танк. Пушка сюда не доставала, зато ударил пулемет. Остатки аккуратного палисадника из мелких досок разлетались в щепки от попаданий пуль. Срезало молодую сливу, брызнули стекла. Старик охал, вскрикивал, затем добежал до деревца и попытался приподнять верхушку:

– Из питомника саженцы привозил. Все порушите, ироды.

Кажется, он был не в себе. Старика оттащили и приказали убираться подальше.

– Убьют здесь, – объяснял на пальцах, как глухонемому, младший лейтенант.

– Всех убьют, – фальцетом причитал старик. – И вас тоже.

Пулеметная очередь лязгнула веером пуль по броне. Башнер развернул орудие и выстрелил в сторону пулемета. Чистякову стало ясно, что действовать придется пока в одиночку, силами своего экипажа.

Вылезать на улицу под огонь мелкой, но злой «пятидесятимиллиметровки» было опасно. А тут еще непонятно, где находится «штуга», которая ударит в самый неподходящий момент.

– Ремонтируйтесь быстрее, – поторопил младшего лейтенанта Чистяков, который растерянно прижимался к броне, наблюдая, как разноцветные пулеметные трассы проносятся рядом, хлопают мелкими разрывами о стену дома.

– Как быстрее? – огрызнулся механик-водитель. – Подскажи, если такой умный. Пулемет лупит, башку не высунешь.

Механик своей высокомерной брюзгливостью напоминал ему Тимофея Лученка. Тоже командира из себя корчит. Саня схватил его за воротник комбинезона, рванул:

– Заткнись. Здесь командир танка имеется, и ты хайло не разевай. Приступайте к ремонту. Если будете дальше отсиживаться, пойдете под суд, как трусы. Пулемета они испугались! У вас пушка и два своих пулемета есть.

Взбодрив растерявшийся экипаж, а заодно и себя, Саня побежал к самоходке и весело приказал Тимофею:

– Заводи машину.

– Куда едем?

– Покажу.

– Ясно, трогаемся.

Немногословный диалог дал понять механику-водителю, что командир настроен решительно. Кроме того, Лученок слышал, как младший лейтенант отчитывал танкиста. Самоходка шла параллельно центральной улице, проламывая плетни, оставляя глубокие борозды в старательно вскопанных огородах. Немцы, отступая, жгли деревни, но люди, не желая верить в худшее, продолжали ухаживать за посевами.

В переулке наскочили на траншею, откуда выскочили трое фрицев, оставив на бруствере противотанковый гранатомет на сошках. В следующем переулке, узком, с огромной лужей посредине, развернулись и оказались неподалеку от амбара.

– Разведку бы, – начал Тимофей Лученок, но пулеметная очередь, брызнувшая непонятно откуда, дала понять, что за ними следят и покидать машину опасно.

– Возле лужи вся разведка бы и осталась, – поддел его Николай Серов. – Очко играет, Тимоха?

– Не больше, чем у тебя.

Саня раздумывал недолго. Вася Манихин преданно смотрел на него, готовый немедленно выбросить в люк гильзу после выстрела и подать следующий снаряд.