– Да, это вполне могут быть рисунки Маргрет, я узнаю ее руку, но мне не с чем сравнить – я не знаю, что вообще рисуют девочки ее возраста. – Он подтолкнул рисунки в сторону Хюльдара. – Я не видел эти рисунки раньше, если вы спрашиваете об этом.

– Нет, вопрос не об этом. – Реакция Сигвалди насторожила Хюльдара; он ожидал, что, в свете последних событий, отец, узнав о том, что его дочь видела шатавшихся вокруг их дома незнакомых людей, как минимум начнет расспрашивать о человеке на рисунке. – Мы хотели бы знать, говорила ли она вам когда-либо об этом, и, может, вы в курсе, кто это был?

У Сигвалди не нашлось на это быстрого ответа. Полицейские ожидали, наблюдая, как он, словно в раздумье, проводил рукой по всклокоченным волосам. Наконец тяжело выдохнул – и будто уменьшился в размерах.

– Не спешите, подумайте, сколько вам нужно. – Хюльдар ткнул рукой в сторону небольшого подноса со скудным угощеньем. – Может, вы теперь хотите выпить чего-нибудь, воды или кофе?

– Нет, спасибо. – В голосе Сигвалди угадывались вопросительные нотки, будто он никогда не слышал о таких напитках и не был уверен в их безопасности. Мужчина сглотнул, дернув выпуклым кадыком, прокашлялся и слегка расправил плечи. – Маргрет – ребенок, а дети думают и воспринимают окружающий мир иначе, чем мы. Они склонны придумывать то, чего на самом деле нет.

– Придумывать?

Хюльдару тон Эртлы показался излишне резким, особенно учитывая, что мужчина был отцом девочки. Кроме слов дочери, ничто не указывало на его причастность к убийству. Ни показания допрошенных, ни собранные на данный момент улики не противоречили его описанию их семейных отношений. Пока не будет доказано обратное, они должны обращаться с ним как со скорбящим супругом. Хотя, конечно, на каком-то этапе должны будут спросить его о синяках и ссадинах…

– Не могли бы вы разъяснить нам это поподробней? – Хюльдар дружелюбно улыбнулся ему. – Сам я не разговаривал с вашей дочерью, но наблюдал за ее опросом; она выглядит как обычный ребенок, оказавшийся в необычной ситуации. Психологи Дома ребенка, видевшие эти рисунки, не считают их фантазией.

Маргрет было семь лет, а это уже довольно взрослый ребенок, способный понимать разницу между воображением и реальностью. Во всяком случае, так считал Хюльдар, хотя у него самого детей не было. Ему вообще не хотелось заводить детей.

– Может, у Маргрет диагностировано какое-нибудь расстройство?

– Нет, ничего подобного. В школе у нее все хорошо; может быть, не так много друзей, как нам хотелось бы, но, по крайней мере, никто ее там не третирует, не травит. Маргрет ничем не отличается от своих сверстников, кроме разве что более богатого воображения. Она видит или воображает вещи, которых не существует в действительности.

– Типа невидимых друзей и тому подобного?

В голосе Хюльдара слышалось плохо скрываемое разочарование. Возможно, человек на рисунке – просто выдумка ребенка. Их единственная зацепка, на которой можно было построить версию, была так же реальна, как и существование Деда Мороза, которого, кстати, Маргрет тоже упомянула в интервью.

В его памяти всплыло окруженное непослушными рыжими локонами фарфорово-белое лицо девочки. Может, ее и под кроватью не было во время убийства матери? Может, она пришла туда утром, когда мать уже была мертвой? А свою комнату перед этим сама закрыла на ключ? И придумала все, что рассказала о событиях ночи?.. Нет, вряд ли.

– В чем обычно заключаются эти ее фантазии?

– У нее нет каких-то видений, типа призраков и тому подобного. Просто иногда Маргрет считает, что то, что она видела во сне, случилось на самом деле. Это довольно распространенное явление среди детей.

– И вы считаете, что это как раз такого рода фантазия? – Хюльдар указал на рисунки.

– Не знаю, но она никогда не говорила ни о каком человеке – ни мне, ни Элизе. Во всяком случае, насколько мне известно… А где вы нашли эти рисунки?

– В ее комнате.

Точнее Хюльдар сказать не мог. Никто из технарей, первыми прочесавших комнату Маргрет, не помнил, где изначально лежали рисунки. Лишь кто-то из них сказал, что они вроде как были в ящике шкафа. Однако все сходились во мнении, что эти рисунки не висели на стене и не лежали где-то на виду. Фотографии комнаты, сделанные до осмотра, это подтверждали. Но так как отцу было не известно о рисунках, невозможно было сказать, прятала ли их девочка и знала ли о них ее мать. Возможно, Маргрет поможет им это прояснить…

– Меня не совсем устраивает ваше объяснение. Рисунки указывают на то, что за вашим домом кто-то следил, и если это просто плод ее воображения, нам хотелось бы знать это наверняка. То есть вы уверены, что это именно так и есть?

– Уф… наверное, нет. Или да? Я не знаю. Я сейчас вообще не в состоянии ни думать, ни анализировать что-либо… – Сигвалди тяжело вздохнул. – Но почему кто-то должен был следить за нами? Разве не ясно, что убийца либо перепутал адрес, либо напал на Элизу чисто случайно? Исключено, что ее убийство как-то связано с нами или с нашей жизнью. Мы вообще не такие люди, поэтому и не могло быть никакого человека возле нашего дома. В этом просто нет никакого смысла.

Похоже, дальнейшие расспросы вряд могли помочь следствию понять эти рисунки. Видимо, лучше получить заключение психолога о том, имеет ли рассказ девочки под собой реальную почву.

– Говорила с вами Маргрет о той ночи, когда произошло убийство?

Вообще-то Хюльдару хотелось напрямую спросить Сигвалди, почему Маргрет связала его с убийством Элизы, но все же он решил этого не делать. И снова напомнил себе, что следствие должно обращаться с этим человеком с мягкостью и пониманием. Во всяком случае, в данный момент.

– Нет. – Сигвалди выглядел растерянным, переводя взгляд с Хюльдара на Эртлу и обратно. – Она не хочет со мной разговаривать. Не знаю почему. Отказывается оставаться со мной наедине и даже не смотрит в мою сторону, когда мы находимся вместе с другими людьми. Не понимаю, что может быть причиной. Бог свидетель, у нее нет причин злиться на меня или бояться.

Хюльдар кивнул, но подробнее расспрашивать не стал. У девчонки явно имелись какие-то претензии к отцу. Подошло время расставить последние точки.

– А что случилось с вашей рукой?

Сигвалди посмотрел на обтрепанную, непрофессионально сработанную повязку.

– Я споткнулся о чемодан и упал – очень спешил, когда паковал его. Был в таком шоке, что забыл про осторожность.

Хюльдар опять кивнул.

– Показались врачу?

– Нет… – Он на мгновение запнулся, а потом добавил: – У меня были другие заботы.

В его хрипловатом голосе угадывалась ирония.

– В протоколе с предыдущего допроса ничего не говорится о травмах. Вы запнулись о чемодан и упали уже после допроса?

– Нет, я упал еще в гостинице, когда освобождал номер. Я как раз спешил в аэропорт после получения этой ужасной новости – какой именно, надеюсь, вам понятно. Я понял, что повредил руку, только когда пришел домой после допроса. Меня привезли сюда, в отделение, прямо из аэропорта, поэтому у вас ничего и не зафиксировано. Я об этом не говорил, а внешне ничего не было заметно. Синяк на лице проявился лишь после того, как я прилег дома отдохнуть.