Да, ничего… если они опять не привлекут внимание какого-нибудь бдительного соседа и он не настучит в полицию. Но Карл тем не менее подчинился. Бёркур хотя бы говорил с ним, а ехать домой в компании двух напряженных рож ему не хотелось. Вечер уже и так пропал, так, может, хоть закончится хорошо? Тогда он сможет спокойно уснуть, не ворочаясь и не раздумывая о своем одиноком будущем…

– Ладно, едем. Но это ничего не меняет, я все равно не собираюсь к ней стучаться.

– Мог бы и попробовать. – Бёркур, скрестив на груди руки, отвернулся к боковому окну; он был похож на капризного ребенка, отказывающегося выходить на заправке из машины.

Карл не ответил, и в тесном салоне авто снова воцарилось молчание. К счастью, расстояние до дома другой женщины было коротким, хотя и достаточным для того, чтобы включить радио с целью разрядить неловкую тишину. Из динамиков полилась слезливо-сентиментальная песенка о дружбе, которой, казалось, не было конца; но поменять станцию было бы еще хуже – лишь усугубило бы и без того болезненную неловкость…

Песня закончилась как раз к тому моменту, когда они подъехали к месту назначения и припарковались у тротуара.

– Ну, и что теперь?

Карл, чтобы получше все рассмотреть, наклонился к лобовому стеклу. Забытая рождественская гирлянда освещала двухэтажный двухквартирный дом. В Интернете они нашли информацию, что Аустрос жила на втором этаже. Похоже, у нее не было семьи; во всяком случае, она была записана единственным пользователем зарегистрированного по этому адресу домашнего телефона. Ничего другого, кроме адреса, они о ней не знали.

Когда ранее вечером заработала номерная станция, от приятелей было мало помощи – если не сказать, никакой. Халли, очнувшись от спячки с началом зачитки чисел, выглядел рассеянным и отрешенным. Если б Карл не знал его как облупленного, подумал бы, что ему стыдно. От него не последовало никакой реакции; он просто сидел и слушал, не соизволив даже встать с дивана или вставить словечко в обсуждение происходившего.

Зато Бёркур висел над душой и тараторил без остановки, так что Карлу едва удалось записать передаваемые цифры, в том числе новый идентификационный номер. После окончания трансляции никто из приятелей не разродился умным объяснением. Бёркуру происшествие, видимо, казалось смешным приключением, разбавляшим серые будни; для Халли это было что-то неловкое, во что лучше не ввязываться, а Карл воспринимал все, как что-то непонятное, странное и затрагивающее его лично. Что может быть более личным, чем чертов идентификационный номер человека?

– Там кто-то дома! В окне на верхнем этаже выключили свет! – В волнении Халли забыл, что кинул обидку; радостное расположение, похоже, возвращалось к нему, и, как ранее в кинотеатре, он становился все больше похож на себя. – Как думаете, это она?

Бёркур тоже разглядывал дом. Подавшись вперед, он просунул голову подальше в просвет между передними сиденьями, и тут под его подошву попало что-то, лежавшее на полу машины. Он наклонился и поднял какой-то предмет.

– Чё это у тебя тут такое? – Бёркур протягивал Карлу телефон. – Это твоей матери? Он лежал здесь на полу.

Телефон был в цветастой защитной накладке. Карл повертел его в руках. Он видел этот аппарат впервые. Телефон матери не был таким шикарным, и потом, он все еще на тумбочке в ее спальне.

– Лежал здесь на полу? Я без понятия, чей это. – Карл попытался включить телефон, но тот был разряжен. – Может, он выпал из кармана у какой-нибудь материной подруги?

Если телефон был под сиденьем, он мог вылететь оттуда, когда Карл газанул на улице Элизы. Если это так, то аппарат мог лежать в машине несколько месяцев.

– У твоей матери были сексапильные подруги?

Бёркур снова наклонился – и на этот раз поднял с пола женские трусики. Они не принадлежали матери Карла, в этом не было никаких сомнений. Это были ярко-красные ажурные G-стринги. Карл слегка покраснел, когда его пальцы коснулись материи; у него было такое чувство, будто он держал в руках паутину или вообще один только воздух.

Халли, прыснув, рассмеялся – поначалу весело, но быстро скис, а потом и вовсе резко оборвал смех, будто его внезапно выключили.

– Ты завел себе чику и скрываешь ее от нас? Не хочу плохо говорить о твоей матери, но вряд ли это ее стринги и вряд ли ее подруг. Я видел как-то нескольких; они эти трусы и на одну ногу не натянули бы.

– Нет у меня никакой чики. – Карл осторожно отложил в сторону стринги и телефон. – Без понятия, чье это и что делает здесь в машине.

– Наверное, они лежали тут с тех пор, как твоя мать на ней ездила. – Бёркур взял в руки телефон. – У меня дома есть зарядка для такого; хочешь, я заряжу его и узнаю, кто владелец?

Халли уставился на Карла, будто ожидая, что тот откажется из боязни раскрыть правду о своей подружке. Но когда Карл, поблагодарив, позволил Бёркуру положить телефон в карман, на лице Халли появилась слабая улыбка.

На верхнем этаже снова погасло окно, потом – еще одно. Медленно, один за другим, все они потемнели.

В это же время по радио началось чтение новостей:

«Полиция до сих пор не прокомментировала известие о кончине в прошедшую пятницу молодой женщины. По полученным из проверенных источников данным, ее смерть расследуется как убийство. Жертва была найдена в собственном доме, следов злоупотребления алкоголем или наркотиками на месте не обнаружено. В момент смерти женщина находилась дома вместе с тремя своими детьми, ее муж и отец детей в это время был за границей. Пресс-релиз Управления полиции по материалам расследования ожидается завтра».

Карл нервно сглотнул; ему больше не хотелось здесь торчать. Почувствовав, что задыхается, он приопустил стекло, чтобы впустить в салон свежий воздух. Раскалывающая череп головная боль навалилась так внезапно, будто его неожиданно треснули по макушке молотком. Карл завел машину и тронулся с места. Когда уже сворачивал с подъезда на улицу, до него долетел едва слышный крик. Он не был в этом уверен, да и по Халли и Бёркуру не было заметно, чтобы что-то привлекло их внимание, и Карл решил, что ему показалось.

Позже, уже дома, когда сон наконец одолел его, этот крик всю ночь эхом отдавался в его голове.

Попкорн оказался пересолен, и теперь Аустрос приходилось без конца вставать и идти на кухню, чтобы наполнить стакан водой. Это сбивало ее концентрацию и мешало следить за развитием событий на экране телевизора; она давно упустила нить сюжета и слабо представляла связь персонажей – кто кому что причинил. Дело осложнялось тем, что все герои выглядели одинаково: с неизменно крепкими белоснежными зубами, от улыбок которых экран аж светился; все женщины, как на подбор, молодые, с нереально красивыми и абсолютно неподвижными лицами, а все мужчины давно переступили тот возраст, когда можно было оправдать производимое ими на молодых прекрасных женщин впечатление.

Аустрос так не хватало Гейри, обычно сидевшего рядышком на диване, мирно клевавшего носом, когда действие на экране замедлялось или когда она начинала возмущаться, что у всех женских персонажей была только одна роль – сражаться за благосклонность к ним мужиков…