– Понятно. Мы можем посодействовать, чтобы вас приняли в травматологии без очереди. На повреждения должен взглянуть специалист.

– Нет-нет, спасибо, в этом нет необходимости. Я сам врач и знаю, что это неопасно. Само заживет.

– Вы должны посетить травматолога – нам нужно его заключение относительно этих травм. – Хюльдар произнес это уже без тени улыбки на лице и, взглянув на часы, добавил: – Будем считать, что на данный момент этого достаточно. В ближайшее время вам лучше не уезжать из города. Думаю, очень скоро нам понадобится опять с вами поговорить.

– Я никуда не собираюсь, только в травматологию.

Хюльдар, вставая, шлепнул рукой по столу так, что почувствовал жжение в ладони.

– Ну и хорошо. На этом на сегодня у нас всё. Ну разве только если вы хотите добавить что-то к уже сказанному, или вам кажется, что мы должны знать что-то, чего еще не знаем.

Сигвалди потряс головой:

– Нет, я не припоминаю ничего такого… Я бы хотел быть в курсе расследования, если можно. Ни у кого нет большего желания, чтобы этого типа поймали. Ни у кого!

Некоторое время он сидел, опустив взгляд, затем поднялся на ноги. Хюльдар молча проводил его до выхода из здания. Когда они уже стояли у стеклянных дверей, отделявших их от стылой зимней серости, Сигвалди, повернувшись к следователю, протянул ему руку:

– Надеюсь, дело у вас пойдет. Я буду на связи. – Неожиданно его лицо скривилось в странной гримасе, будто он вдруг вспомнил о чем-то, забытом в комнате для допросов: – На самом деле меня совершенно не волнует, спала с кем-то Элиза или нет; я просто хочу, чтобы вы нашли ее убийцу. А потом можете пристрелить его, мне все равно.

Стеклянные двери, причмокнув, разомкнулись и выпустили Сигвалди на улицу. Поток морозного воздуха ринулся внутрь, окутав Хюльдара, но он даже не шевельнулся, а так и стоял как вкопанный, в раздумье провожая взглядом идущего к автомобилю человека.

Карл не понимал, почему эта машина так действует ему на нервы. Его друзья ни на что не жаловались, хотя Халли сидел скукожившись, с воткнутыми в бардачок коленями, а Бёркур без конца ерзал на заднем сиденье, пытаясь найти удобную позу. Впрочем, возмущаться они не имели морального права – ни у того, ни у другого своей машины не было, так что им оставалось быть довольными той, что досталась Карлу после его матери.

Тем не менее сам он этот драндулет терпеть не мог. Нужно наконец признать, что почти все в его жизни было невыносимо и что это не чья-то чужая жизнь, в которой он случайно застрял, а именно его, Карла. Уродливый дом, уродливый автомобиль и два второразрядных друга. Вот и все его бытие. Никакого отца, а теперь еще и никакой матери. Артнар был единственным близким ему человеком. Даже смешно, насколько тот был всегда отчужден, а теперь вдобавок еще и живет так далеко… Хуже и быть не могло. У всех, по крайней мере, есть семья. Или хотя бы девушка. Но только не у Карла. Даже если б ему сейчас с небес прямо в руки свалилась невеста, она, скорее всего, тоже исчезла бы неведомо куда. Поэтому не имело смысла искать себе избранницу. Его дурацкая жизнь!.. Но чем скорее он смирится с ней, тем лучше – ведь никаких изменений в ближайшем будущем ему не светит.

Он, например, мог для начала попробовать полюбить эту машину. Но это было абсолютно невозможно. Как будто цель ее производства состояла в создании исключительно минималистичного транспортного средства: рама, кузов, четыре колеса, сиденья, руль – и всё! Никакого простора для лучшего использования ходовых качеств, никакого комфорта для пассажиров… К этому примешивалось непонятное раздражение от того, насколько заботливо его мать ухаживала за своей колымагой, еженедельно вылизывая ее внутри и снаружи, не пропуская ни одного техосмотра – будто это был как минимум самолет.

Вскоре после ее смерти Карл проштудировал Интернет на предмет продажи драндулета – и был разочарован ценами. Он позвонил на один из авторынков, и ему сообщили, что идеальное состояние машины и то, что по ней совсем не видно, что ей уже восемь лет, не имеет никакого значения. Хорошее техсостояние могло ускорить продажу, только и всего. Далее дилер зевнул в трубку с такой подчеркнутой демонстративностью, будто обсуждать эту машину было ниже его достоинства. Он, похоже, обрадовался словам Карла, что ему надо подумать, и быстренько распрощался. Карл понял, что избавиться от машины сейчас не удастся. Так же как и с домом, он должен был половину вырученной суммы отдать брату, а после этого у него останется только на первый взнос на машину еще хуже этой. Если, конечно, такая нашлась бы. Скорее всего, на эту сумму едва бы удалось купить хоть одно приличное колесо…

– Иди позвони в дверь. – Вцепившись в подголовники, Бёркур просунул голову между передними сиденьями; от этого спинка кресла Карла отклонилась назад, и дом пропал из поля его зрения, исчезнув за головой Халли. – Позвони и спроси о женщине.

– И что потом? Что я потом ей скажу? – Это была самая идиотская идея, хотя плохих идей этим вечером было высказано немало. – «Привет, это ты Элиза? Я услышал твой идентификационный номер по радио…»

– Ну, что-то в таком духе. – Бёркур перестал таращиться на дом и повернулся к Карлу: – Разве тебе не было бы любопытно, если б кто-то позвонил к тебе в дверь и сказал что-то подобное?

Затылок Халли чуть заметно зашевелился, когда он заговорил:

– Лично я подумал бы, что у него не все дома. Какой-то больной. – Нужно было отдать Халли должное, иногда в его словах присутствовала капля здравого смысла; такое не часто, но случалось. – Она может вызвать полицию или обидеться и надавать по башке.

Карл почувствовал, как в нем вскипает ярость. Его вдруг обуяло дикое желание сорвать висящую на зеркале заднего вида висюльку и запустить ею в голову Халли.

– Ты действительно думаешь, что какая-то баба сможет хоть пальцем меня тронуть? Может быть, тебя, но меня – никогда!

Халли вытаращился на него, ошарашенный такой реакцией. Неожиданный приступ бешеной злости тут же улетучился из Карла, оставив после себя лишь какую-то пустоту, и он сидел, не понимая, с чего это вдруг так взвинтился. Халли не вкладывал в свои слова никакой особый смысл – не более чем всегда, когда изрекал какую-нибудь очередную глупость. Нет, тут дело было в нем самом; с ним в последние дни творилось что-то не то. Эти радиопередачи совершенно выбили его из колеи, а вызванная ими тревога не только не спадала, а, наоборот, усиливалась. Наверное, это было что-то типа экзистенциального кризиса, изводившего его в последние несколько недель: он был недоволен химией, он был недоволен домом, он был недоволен друзьями, и он был недоволен самим собой. Ему уже исполнилось двадцать три года, и было ясно, что жизнь не удалась. По крайней мере, Карл не видел, что можно было бы предпринять, чтобы повернуть ее в правильное русло. Но, как бы там ни было, злость – не выход, чем бы она ни была вызвана: душевными терзаниями или коротковолновыми передачами. Тем более что Халли тут вообще ни при чем. И Карл попытался разрядить ситуацию: