Ева.

Все мои друзья убеждены, что я назвал свою дочь в честь первой женщины, той самой жены Адама, небезызвестной матери приятнейших братьев Каина и Авеля.

Как бы не так.

Я назвал ее в часть Евы Кант, прекрасной подруги Дьяволика.

Мне она всегда нравилась. Кажется, первые проявления подростковой любви я испытал именно к ней, к этой соблазнительной белокурой воровке из Клервиля.

Я смотрю на маленькую Еву, играющую в гостиной. Она собирает из «лего» брата домик: внутри много комнат – настоящий профессионал. Потом берет лак и красит серебристые пластинки крыши.

– Это солнечные батареи, – поясняет она. – Дом, который не вредит природе.

Я улыбаюсь.

Я наблюдаю, как она сооружает свою экологически чистую конструкцию.

Мне будет так многого не хватать.

Ее трудных и точных вопросов.

Ее «мяу» вместо «чао» (об этом вы уже знаете).

Ее запаха, напоминающего запах ее матери.

Ее немного курносого носика, который, к счастью, совсем не похож на мой.

Ее бесконечной болтовни, когда она изображает ведущую на радио.

Ее экологически чистого салата, который она выращивает на террасе и иногда заставляет нас поедать.

Ее ссор с братом, когда он отказывается сортировать мусор.

Ее настойчивых просьб купить одеяла для собачьих приютов.

Ее врожденного чувства справедливости.

Ежедневника, где она записывает, что хочет сегодня сделать.

Ее довольно странной манеры закручивать спагетти в обратную сторону.

Ее «папа», которое она произносит немного в нос.

Ее богатого словарного запаса.

Ее любимой куклы Миллы, ставшей со временем грустной и мрачной.

Ее необъяснимого интереса к выпускам новостей.

Когда она играет на полу с нашими котами-аристократами.

Ее любви к воску, который мы обнаруживаем в самых невероятных местах.

Ее милых ямочек от улыбки, которая появляется всякий раз, когда она меня видит.

Ева.

Моя маленькая женщина.

Однажды она задала вопрос, который поверг меня в полный нокдаун: «Пап, а почему кошкам не делают еду со вкусом мышек?»

И правда – почему? Ведь это странно.

Я так и не нашелся, что ответить.

Ева.

Я бы хотел ответить на тысячи тысяч твоих неуместных и занятных вопросов. И я буду на них отвечать. Буду, пока пламя не погаснет.

Лето 1978 года. Кто знает, почему мои мысли вернулись к тому далекому июлю, когда мои бабушка и дедушка уже взяли на себя обязанности моих родителей, а сам я был толстеньким и счастливым карапузом, и Джон Леннон был еще жив, и не образовалось еще озоновых дыр.

Мы отдыхали в Ладисполи. Кто не знает, Ладисполи – это вам не Сан-Тропе. Город прославился праздником в честь римского артишока, а побратимом Ладисполи является испанский Беникарло, поскольку там тоже любят выращивать этот симпатичнейший овощ (это называется «избранное гастрономическое сродство»). Особенность пляжей Ладисполи – странный смолисто-черный песок, что вызвано высоким содержанием железа.

Одно из моих первых эротических воспоминаний: Стелла.

Ей пять, как и мне.

У нее рыжие волосы.

Обворожительная улыбка (одного зуба уже не хватает).

Она – богиня.

Моя первая любовь.

Наверное, я и теперь ее люблю.

Я помню то ужасное утро, как сейчас.

Стелла играла у берега с другой малышней, среди которой был и я. Наш песочный замок рос, и хотя он немного заваливался, но пару часов до прилива должен был выстоять. Франка и Уго, родители Стеллы, работали в министерстве. Оба лежали в нескольких шагах от нас под пляжным зонтом. Он читал «Спортивные новости», она – роман Эллери Куина. Под соседним зонтом расположились мои бабушка и дедушка. Дедушка прикорнул, лежа на шезлонге, бабушка разгадывала кроссворд.

Около одиннадцати часов настало время искупаться. Синьора Франка точно засекала три часа, которые требовались, чтобы завтрак переварился, прежде чем лезть в море. Она взяла маленький детский круг и стала искать взглядом дочку.

– Стелла!

Но девочки не было видно. Она посмотрела по сторонам. Ничего. Синьора позвала на помощь мужа, и оба ринулись вдоль берега с криками «Стелла, Стелла!» Друзья девочки видели, как она встала и куда-то пошла, но больше ничего не знали. Не знал и я. Несколько минут никто ее не видел.

Родители были в панике.

Мы искали ее по всему пляжу. Побежали за громкоговорителем и кричали в него.

«Стелла Мартани, твои родители ждут тебя в баре на пляже!»

Никакого толка.

Стелла исчезла.

Кто-то сказал, что видел, как девочка заходила в воду.

Другие утверждали, что видели, как она выходила из бара.

Кто-то рассказывал, что она разговаривала с каким-то иностранцем.

Выдумщики, которым напекло голову.

Единственное, что можно было сказать наверняка – это то, что моя единственная и самая большая любовь просто растворилась в воздухе.

Через час родители отправились в полицию и заявили об исчезновении девочки. Но ее так и не нашли. Стелла исчезла за две минуты, с 10:58 до 11:00. Случай, достойный «Секретных материалов».

Сегодня ей было бы уже сорок. Как мне. Кто знает, возможно, не «было бы», а «есть»? С тех пор ни Уго, ни Франка, уже вышедшие на пенсию, так и не получили о ней ни одной весточки. Один спасатель, работающий на пляже с незапамятных времен, рассказывал мне, как они каждый день приходили на пляж, точно одержимые, и бессмысленно бродили взад-вперед (по своей черствости, он еще добавлял, что это было довольно глупо). Сегодня пляж весь зарос водорослями и выглядит неказисто. Они приезжают и садятся на лежаках, которые привозят с собой. Они смотрят на море и ждут. И каждый раз, когда они видят этот берег, они тешат себя иллюзией, что вот-вот увидят девочку, которая бежит им навстречу и улыбается обворожительной беззубой улыбкой.

«Мама, папа, это я! Пойдем купаться! Уже прошло три часа?!»

Они мечтают о том, чтобы искупаться втроем, там, тогда. Они отдали бы все, только бы Господь немного забылся и повернул время вспять, чтобы им вновь очутиться в том дне 1978 года. Но Господь не забывается, и все это знают.

Когда солнце заходит за линию горизонта, Уго и Франка складывают шезлонги и направляются домой, держась за руки.