Я выскакиваю из машины и ловлю себя на мысли, что чуть больше года назад точно так же не договорил с женой, когда шёл арестовывать Женьку Сурикова… Как так выходит… Наверное, со мной что-то не так…Но сейчас некогда. Некогда, правда.

Мы тихонько, как мышки поднимаемся по холодному и тускло освещённому подъезду. Толпа здоровых мужиков, несущих под одеждой оружие. Ни одного звука. Только шаркающие шаги Деда Мороза. Это Толян. В этом прикиде я узнаю его не сразу.

Он подходит к двери и уверенно нажимает кнопку звонка. Динь-дон!

Лишь бы только не шмальнули без разговоров, проносится в голове мысль.

— Кто там? — раздаётся из-за двери.

— Дедушка Мороз! — с весёлой удалью отвечает Толян, сжимая под кафтаном рукоятку ТТ. — С Новым годом! С новым счастьем…

17. Мы точно все расслабимся

Дверь открывается. Я не вижу, кто там и что выражает его лицо.

— С Новым годом, внучек! — весело восклицает Дед Мороз.

— И вас тем же самым по тому же месту, — слышу я голос Снежинского. — Но мы вас не заказывали. У нас детей нет.

— А это праздник для всех, — добродушно поясняет дедушка, — не только для детишек.

— Всего доброго, — отвечает Эдик.

Из квартиры доносится телефонный звонок и голос:

— Ответить?

— Я сам, — говорит Снежинский. — Сестра наверное, насчёт машины. Теперь завтра уже… Всё, дедушка, до свидания.

Он начинает поворачиваться и одновременно закрывать дверь, но дедушка внезапно проявляет невероятную прыть и, рванув дверь на себя, врывается в квартиру. Он придаёт Эдику ускорение, толкая в спину и одновременно подсекает, бьёт по ногам и роняет на пол.

Квартира в один миг наполняется угрюмыми людьми очень воинственного вида.

— Всем на пол! — командует Скачков и херачит хлопающего глазами калмыка в челюсть.

Тот отлетает и послушно замирает на полу. Парни быстро осматривают хату.

— Больше никого!

— Начинаем обыск! — даёт задание Тимурыч. — Ищем оружие, боеприпасы, всё подозрительное. Так, на духов браслетики быстренько примерили. Поднимаем теперь.

— Кто вы такие? — начинает приходить в себя Эдик. — Какой ещё обыск, покажите постановление.

Боец, поднявший его с пола прописывает ему короткий в дыхалку, и тот задыхаясь начинает хватать ртом воздух.

— Как тебе такое постановление, Эдди? — спрашиваю я

— Брагин, — хрипит он, отдышавшись, — что ты делаешь? Ты с ума сошёл?

— По-моему, — хмыкаю я, — это ты с ума сошёл, Снежинский. Причём наглухо. Где оружие? Скажи сам и тогда нам не придётся перерывать всю квартиру.

— Как можно сказать о том, чего здесь нет? — упорствует он.

— Здесь нет? — повторяю я. — Как интересно. А где, если не здесь? Лучше скажи. Кстати, у тебя паяльника нет случайно?

— Паяльника? — удивляется он. — На кой ляд мне паяльник, я же не самоделкин.

— Ну да, у тебя, скорее, дилдо найдётся, чем рабочий инструмент, правда? А утюг, есть хотя бы?

— Есть, — пожимает он плечами.

— Отлично. Так, ребята, давайте этого сюда, в гостиную, а того, молчаливого, в ванну. Мы его топить будем. А тебя, Эдик, нагревать. Так что лучше вам самим сообщить, где оружие. Может быть не дома, в гараже у сестры, например. Ты лучше сам скажи, ты ведь хочешь, чтобы всё скорее закончилось? Поверь, основания для этого пожелания у тебя будут. Давайте, этого, второго тащите в ванную.

Я подхожу к калмыку. Он выглядит испуганно.

— Ты в меня стрелял? — спрашиваю я его.

— Ч-ч-что? — заикается он. — Ч-ч-что?

— Артист, — хвалю его я. — Молодец, крепкий орешек, да? Ну, ладно, сейчас поговорим. Тащите, ребят.

Я прохожу вперёд и открываю дверь в ванную…

— О-паньки, а это что тут у нас? Опять за старое? Порнуху печатаете?

На ванне лежит большая чертёжная доска, а на ней установлен фотоувеличитель. С бельевых верёвок свешиваются фотоплёнки. В ванночке плавают оттиски. На стиральной машине лежит пачка готовых фотографий. Я беру эти фотографии и… ого. Твою ж дивизию. Это я. И на следующей я. Вот я сажусь в машину. А вот я с Игорьком. И на фабрике тоже я. С директором. С Галкой…

А вот джинсовый костюм. А тут склад готовой продукции. А это ворота нашей винокурни, где делается виски. А это… А это коньяк. Фотографии финансовых отчётов швейфабрики. А это товарищ Ефим. Неизвестно кто там ещё на плёнках найдётся. Пипец, товарищи, с Новым годом…

— Давайте, его на кухню, — меняю я команду, — а того в комнату. И смотрите, не перерывайте ничего. Любые документы, бумаги, фотографии, не трогать, пока я не скажу, что с этим делать.

Калмыка заводят на кухню и усаживают на табурет.

— Где твои документы? — спрашиваю я.

— В… в пальто, — отвечает он ломким голосом и кусает губу.

Нервничает пацан. Я киваю рядом стоящему бойцу и тот уходит в прихожую.

— Страшно тебе? — спрашиваю я.

Он один раз кивает, резко опустив голову и смотрит в пол. Его прямо колотит.

— Да, — соглашаюсь я. — Мне на твоём месте тоже было бы очень страшно. Ещё бы. Сегодня нашего боевого товарища застрелили. Целились в меня, а застрелили его. Пык и всё. Нет человека. У всех Новый год, радость, а его больше нет. Понимаешь?

Он кивает, так же размашисто и один раз.

— Хорошо. Проблема в том, что мы все думаем, будто это ты его убил.

— Что⁈ — вскидывает он голову. — Почему⁈

Его глаза выражают настоящее отчаяние и ужас.

— Как я мог-то? — лепечет он. — Чем?

— Из чего? Из пистолета или из винтовки, не знаю. Ты сам скажи.

— Я… я не убивал!

— Правда? А что же ты делал?

— Я… я… — он снова роняет голову.

— Ты за мной следил, да?

Он молчит.

— Ну вот, видишь, всё сходится. Выслеживал, высматривал, высчитывал, где, как и когда меня грохнешь, правильно?

Он мотает головой и смотрит в глаза.

— Вот его документы, — заходит боец с паспортом.

— Так, ну давай знакомиться, — говорю я принимая его паспорт. — Максим Николаевич Шарманжинов. Прописан в Москве. Шестьдесят первого… Хм. Так, а это что у нас…

В руках у меня оказываются красные корочки. Редакция газеты «Комсомольская правда», Орган Центрального Комитета ВЛКСМ… Удостоверение номер… так… работает в редакции внештатным корреспондентом. Фото, печать, действительно до…

— Макс, ты внештатный корреспондент «Комсомольской правды»? Я правильно понимаю?

— Да, — снова кивает он.

— Тебе что, дали задание собрать материалы обо мне? Так что ли?

— Нет, — качает он головой. — Это Эдуард предложил. Ему… ему сказали, что возьмут на хорошую должность, если он… сделает боевой… материал.

— Ага. А ты как оказался в этом деле?

— Ну, а я хочу просто в штат попасть… Мне тоже так, э-э-э… сказали…

— Понятно. И вы, значит, начали проводить расследование, да?

— Да…

— А имя Павла Ропшина ты зачем взял? Он ведь враг социалистического государства. Ты подумал, что так смешнее будет? Что я испугаюсь, да? Что подумаю, будто ты меня убить хочешь?

Он молчит.

— Ну, вот, — говорю я, — я так и подумал. Удалась шутка твоя. Нравится?

Он молча мотает головой.

— Конь, бл*дь, бледный. Журналист, хренов. Ну, ты-то ладно, молодой и глупый, но этот гусь Эдик… Он же должен понимать, что такой материал ни за что бы не пропустили.

— Он сказал, что даже если статью не пропустят, мы всем продемонстрируем свои возможности и умения, а заодно и хапуг… ой, ну то есть… простите… В общем… посадят вас…

— Оружие где?

Он мотает головой и даже… всхлипывает. Капец…

— Оружия у нас не было никакого…

— Мне нужны все материалы. Абсолютно все. Если ты ещё хочешь своих родных увидеть.

Я выхожу из кухни и иду к Эдику. Он сидит на стуле и с мрачным видом наблюдает за Дедом Морозом, проводящим шмон. Ребята особо не церемонятся. Единственное, что не громыхают. Снова звонит телефон.

— Ну что, Эдуард Фридрикович, — вздыхаю я, присаживаясь на стул напротив него. — Уж лучше бы вы в Тынду уехали, вам так не кажется?

— Да, — горько усмехается он. — Это точно.

— Ладно, Эдик, сэкономим друг другу время. Кто в меня стрелял?

— Чего? — делает он удивлённое лицо.

Натурально удивляется. Не знает, сука.

— Не заставляй меня применять плохие и грязные приёмы. Сегодня убили человека. Кто стрелял?

— Какого человека? — удивляется он. — Каждый день какого-то человека убивают.

— Я кажусь тебе спокойным, — говорю я. — Но внутри меня всё кипит и клокочет. И если я перестану себя сдерживать, я изобью тебя до полусмерти. Представляешь? Это неприятно. Или даже до смерти. Повторю вопрос. Кто в меня стрелял?

— В тебя? Егор, подумай сам, зачем бы я тратил столько