вертолёт, поднимаю белую снежную пыль и тут же получаю неслабый пинок в бок. Это Паша не успевает затормозить, запинается за меня и тоже падает на тротуар.

А наша цель тем временем подбегает к горчичному «москвичонку», припаркованному напротив филармонии, открывает дверь и прыгает внутрь.

— Номер! — кричу я, подбегающему Игорю. — Запомни номер!

Машина срывается с места и увозит фотокорреспондента в неопределённую даль. Твою дивизию. Тьфу!

— Ну, хотя бы, — говорю я, поднимаясь, отдуваясь и отряхивая с себя снег, — размялись… Вы как?

— Отлично, — слегка морщится Игорь.

— Ага, — соглашается с ним запыхавшийся Пашка.

Из машины я звоню Рыбкину и прошу пробить номер. Он кряхтит, ругается, не хочется ему в предпраздничный день заморачиваться.

— Да они там все на кочерге уже! — отбивается от меня он.

— Попробуй, дядя Гена! Возможно, на этой машине ездит мой «покушенец».

— Да ну тебя, Егор, вечно с тобой головная боль. Ладно, попробую.

Я еду к Большакам. Тут пешком три, максимум пять минут, и на машине столько же. Проезжаем мимо «Орбиты», вот здесь была первая попытка. Блин. Странная история. Странная…

Платоныч оказывается дома один.

— Кофе, Егор? — предлагает он.

— Конечно, разумеется да, — соглашаюсь я и иду на кухню. — А Трыня где?

— Егор, ну зачем ты так его называешь? Не надо. Ушёл в школу. У них там мероприятие какое-то праздничное.

Озираюсь. Признаков намечающегося переезда не заметно.

— Дядя Юра, когда вещи будете перевозить? Что-то вы не собираетесь я смотрю.

— Да, мы решили особо с этим делом не канителиться. Мебель я там уже заказал, посуду тоже не повезу. Одежду постепенно перевезём, всё равно буду приезжать время от времени. Книги… Не знаю. На новом месте будем наживать всё новое.

— Понятно, — киваю я и отпиваю из чашки. — Не понимаю, как ты делаешь такой кофе? Колдуешь, что ли? Я ведь из этих же твоих зёрен варю, и получается вот совсем не так. В чём секрет?

— Надо варить с любовью, — усмехается он.

— Ах, вон в чём дело! Ну, можешь, пожалуйста, прислать мне эту Любу-Любовь? Пусть и мне поможет.

— Пришлю, — шутливо обещает он. — Ну рассказывай, как съездил и почему не остался на Новый год.

— Ну… даже не знаю с чего и начать.

— Давай по порядку.

— Или по важности?

Платоныч на секунду задумывается.

— Нет, — наконец, говорит он. — Давай по порядку.

Он слушает молча, только головой качает. Вопросы начинает задавать, когда я заканчиваю свои истории, по важности.

— И кто это может быть, есть у тебя хоть какие-то идеи?

— Нет, — мотаю я головой и пересказываю ему все мысли, что посетили меня за это утро.

— Действительно ерундистика какая-то. Ты фотографа этого хорошо рассмотрел? Думаешь, тот же человек, что к маме твоей приходил?

— Думаю да, по описанию похож.

— То есть, он выстрелил, понял, что не попал и засел где-то рядом, так? Выжидал, что ты будешь делать дальше. Может, он где-то поблизости живёт? Квартиру, например, снимает. Пришёл домой, сел у окна и наблюдает, когда ты поедешь. Это я к тому, что он должен был как-то выследить тебя, чтобы появиться у дома Куренкова. Так?

— В наших домах он вряд ли живёт. Риск большой. Мама может его увидеть и… в общем, вряд ли. Скорее всего, наблюдал за выездами откуда-то, засев неподалёку, и последовал за машиной, когда я двинул к Куренкову.

— И что теперь думаешь делать?

— Посмотрим, что скажет Гена для начала.

— А если ничего не скажет?

— Тогда будем ждать, пока Печёнкин раскрутит это дело.

— Ну, брат. Этак ты ничего не дождёшься. Может, Чурбанову расскажешь? Попросишь прислать следователя по особо важным? Ну, или как там бывает…

— Блин, дядя Юра, лишь бы этот особо важный следак не начал нос и ручки свои длиннющие совать, куда не надо.

— Ну, не знаю…

— Покушение явно связано со сферой нашей деятельности. Не обманутый же муж, правда?

— А есть такие? — усмехается он.

— В том-то и дело, что нет. Насколько мне известно. Хорошо бы решить всё по-тихому. Найти и самим разобраться. Если Печёнкин до этого стрелка доберётся раньше меня, тоже нехорошо. Может какой-нибудь компромат нарыть, будет потом кровь пить. Ты ж его знаешь. Короче, ждём Рыбкина. Кстати, сегодня к нам вечером, да? Вы же придёте с… Андрюхой?

— Придём, — разводит он руками, — если пригласишь, у нас планов особых нет.

— Да, приглашаю, приходите.

— Хорошо, спасибо. А зачем ты Белле всё вот так выложил? Думаешь, правильно это?

— Надеюсь, да, — киваю я.– Я же ей не сказал, что будущее вижу. Я сказал как бы вполне очевидные вещи. Не знаю, насколько она серьёзно к этому отнесётся. Как я помню, когда её арестуют, она долго не будет верить, что медуновы и прочие её не вытащат. Её, такую нужную и необходимую, кормилицу, ударницу и депутата горсовета или как там это называется…

— А ты её просто спасти хочешь? — удивляется Платоныч. — Ну, так предупредил бы перед арестом да и всё.

— Я с ней дружить хочу и строить бизнес в Геленджике. И ещё в Сочи. За год-полтора мы там много чего успеем наделать, пока номенклатуру громить не начнут.

— Так зачем так рисковать? А вдруг раньше начнут? Твоего же бизнеса в твоём будущем не было? Я имею в виду твоего нынешнего бизнеса.

— Наверное, не было, — чешу я в затылке. — Или, может и был, да только глубоко законспирированный и не разоблачённый. Поэтому, например, я о нём ничего и не слышал.

— Но некто Егор Брагин из твоего времени не повернул историю туда, куда ты хочешь её повернуть, правильно?

— Не повернул. Он вообще под колёсами «Колхиды» сгинул. А если нет, могли и хлопнуть. Может, вот этот калмыцкий ассасин довёл дело до конца и не стало Егора Брагина с его идеями. Всякое возможно…

— Тьфу на вас, — хмурится Большак. — Насколько я знаю, и дело на «Ждановской» в твоём мире иначе развивалось, чем теперь, да? И потерпевший там у вас не выжил, в отличие от нашего здешнего. Правильно?

— Правильно, дядя Юра, и это вселяет оптимизм. Ну что, ещё по маленькой? Остался там кофеёк?

Мы пьём ещё кофе, едим печенье, разговариваем, размышляем и, ничего не придумав, прощаемся до вечера. Надо бы с Валей дорешить, но блин, вот вообще не хочется с ней сейчас тереть что-то, а уж тереться — и подавно.

Еду к Рыбкину.

В опорном пункте шумно. В одном из кабинетов, похоже, усиленно ждут Новый год. А он всё никак не наступает.

— А-а-а, — кивает Гена, вскользь пробегая по мне взглядом, — недострелённый? Проходи. Только что звонили. Значит так, «Москвичонок» твой принадлежит гражданке Ангелине Ивановне Шварц, сорок второго года рождения. Прописана по адресу Пионерский бульвар восемнадцать, квартира…

— Гена, ну чё, тебя сколько ждать? — вбегает растрёпанный сержант. — Ты чё работаешь что ли? Ну, ты, мля, даёшь. Запри ты его в курилке, а после праздников разберёшься.

— Щас-щас, — кивает ему Гена, — иди, не сношай мозг, Кардович. Начинайте, приду скоро. Квартира тридцать три. Записал?

— Запомнил. Благодарю тебя, отец.

— Знаешь такую?

— Ангелину Ивановну Шварц? Нет, не знаю. Но теперь точно познакомлюсь. Старовата для меня…

— Я те дам, старовата, — он грозит мне пальцем. — Вон дома молодуха ждёт.

— Ага, это точно. Машина не в угоне?

— Тьфу! А чё сразу не мог спросить?

— Ну, дядя Гена, ты же целый капитан, мог бы и сам дотумкать.

Рыбкин снимает трубку и начинает крутить диск.

— Генка! — орут из отдавшихся празднику кабинетов и сопровождают призыв искрящим многообразием матерных комбинаций.

— Во дают, — хмыкает Гена. — Слыхал, как завернули?

— В кабинет заглядывает Хаблюк.

— А-а-а… — произносит он точно таким же тоном, как Гена минуту назад и также скользит по мне невидящим оком. — Ген, тебя, вообще-то ждут все! Ты тут не ох*ел, гражданин начальник? Там продукт стынет, между прочим.

Он произносит это своим обычным тоном недовольного задиры, постоянно ожидающего наезда. В стиле «а чё я-то?» Ещё и нижнюю губу выпячивает.

— Привет, Михаил! — улыбаюсь я постоянству его имиджа.

Как там было про имидж и жажду? У него и то, и другое, короче…

— Здорово, — недовольно бросает он, буравя Гену взглядом и не глядя на меня. — Ну чё, алё!

— Хаблюк, мля! Приду сейчас. Давай отсюда! Ой… Не, Виталий Петрович, это я не тебе…

Он смеётся в трубку и, одновременно, глядит на Хаблюка как зверь и запускает в него линейкой. Тот закатывает глаза и, высоко подняв голову, медленно и вальяжно, как борец после тренировки, выходит за дверь.

— Да я вот уточнить хотел, —